Полина Федорова
Достойна счастья
— Лицом бел, волосы на голове и бровях русые, глаза… — приблизив лицо, майор в упор посмотрел на Федора, — зеленые, на лбу рубец. На бороде и усах волосы рыжеватые, нос средний. Записал?
— Записал, ваше высокоблагородие, — отозвался тюремный канцелярист, притулившийся за складным столом одиночной камеры.
— Далее, — помощник начальника тюрьмы продолжал осматривать арестанта. — На левой щеке небольшое родимое пятно, на спине… — майор обошел Федора сзади, — пониже левой лопатки два пятна, на левом боку одно… Портки спустить! — вдруг гаркнул помощник.
Дивов недоуменно посмотрел на него.
— Спускайте, господин мичман, не конфузьтесь, — отеческим тоном произнес майор. — Дам здесь нет, так что…
Федор приспустил арестантские порты и покраснел — не приучен был оголяться перед незнакомыми людьми бывший мичман Гвардейского экипажа столбовой дворянин Дивов Федор Васильевич.
— Та-ак, — протянул майор. — Еще одно родимое пятно ниже пупка. Всего родимых пятен пять. Более особых примет не имеется. Можете одеваться.
Федор торопливо подтянул порты и вновь облачился в серую арестантскую робу с тузом на спине. Майор взглянул на молодого арестанта, покачал головой и вдруг спросил:
— Это как вас угораздило-то к нам, а?
Встретив его взгляд, Федор хотел было ответить резко и гордо, что пострадал за свои убеждения, от коих и в дальнейшем не намерен отказываться, и что-де ныне только в России сажают в крепость за то лишь, что имеешь собственное мнение относительно существующего порядка… Однако неожиданно случившийся ком в горле не дал ему говорить. Федор отвел взгляд и отвернулся от майора. Было жалко себя, еще более — матушку. Будущее было темно и пугало мрачной неопределенностью.
Федор Дивов родился в Казани 25 числа месяца июля 1805 года в столбовой дворянской семье, не имеющей ни поместий, ни крепостных и жившей едино на жалованье отца, советника Казанской палаты уголовного суда, Василия Абрамовича Дивова. Федор был шестым и последним ребенком в семье. В том же 1805 году Василий Абрамович, имея за плечами всего-то сорок четыре года, отошел в мир иной. Последними его словами, сказанными на смертном одре, были:
— Боже, как я устал.
Матушке Федора Екатерине Борисовне ничего не оставалось, как поочередно пристроить детей на казенный кошт. Последним, в 1816 году, был отдан на воспитание в Морской кадетский корпус Федор. Летом 1818 года он получил звание гардемарина и был определен на бриг, на коем ходил ровно год, после чего был переведен на фрегат «Урания» и определен в 15-й флотский экипаж.
Через три года, получив чин мичмана, Дивов ходил на фрегате «Урал», а еще через два стал служить под началом знаменитого капитан-командора Фадей Фадеича Беллинсгаузена, вернувшегося к тому времени из своего второго кругосветного плавания. Тогда же по высочайшему повелению — а иначе было никак не возможно — мичман Дивов был переведен в Гвардейский экипаж, чему особенно радовалась матушка Екатерина Борисовна, крепко гордясь за сына. Однако скоро гордость сменилась сожалением, а радость омрачилась слезами.
В Гвардейском экипаже, как показывал на допросах Следственной комиссии сам Дивов, он «получил свободный образ мыслей», и утром 14 декабря 1825 года вместе с мичманом Вишневским и лейтенантами Арбузовым и Завалишиным отказался присягать новому императору Николаю Павловичу. Когда в экипаж приехал бригадный командир генерал-майор Сергей Павлович Шипов совестью, что цесаревич Константин, долженствовавший после кончины Александра Благословенного стать императором России, отрекся от престола в пользу младшего брата Николая, Дивов выступил вперед, требуя показать оригинальный текст отречения цесаревича.
— Вы что, не верите мне на слово? — возмутился изумленный Шипов.
— Не верю, — заявил в конец разгорячившийся мичман.
Генерал, чего греха таить, сам некогда состоявший в рядах тайного общества «Союз благоденствия», да еще и в его «Коренном совете», повел офицеров в канцелярию, дабы убедить горячие головы в их неправоте и постараться развеять заблуждения. Он даже сказал им то, чего не должен был говорить: все тайные организации в Российской империи были детищем заграничных масонских лож, которые использовали их «втемную».
Не убедил. Экипаж все же отправился на Сенатскую площадь, а Дивов приказал фельдфебелю взять боевые патроны. На площади черт дернул мичмана встать впереди баталиона и кричать «ура»! Это, конечно, видели многие. Кончилось все тем, что Федор в числе иных был арестован великим князем Михаилом Павловичем 15 декабря в казармах Гвардейского экипажа и препровожден в узилище Петропавловской крепости.
Дни шли крайне медленно. На допросы водили едва ли не каждый день. Дивов отвечал односложно, себя не выгораживал, на товарищей не наговаривал.
— Вы состояли членом какого-либо из злоумышленных тайных обществ?
— Нет.
— Вы знали, что лейтенанты Гвардейского экипажа Завалишин и Арбузов являются членами противоправительственного «Северного общества»?
— Да.
— Это они придали вам образ мыслей, злоумышленный противу императорской фамилии?
— Нет.
— А кто же? Или что?
— Я полагаю, на мой образ мыслей повлияли чтение Вольтера и Дидерота.
— И вы задумали истребить императорскую фамилию и ввести в России республиканское правление?
— Об истреблении императорской фамилии я не помышлял и только ратовал за введение в государстве республиканского образа правления.
— Утром 14 декабря вы требовали у вашего бригадного командира показать акт отречения от престола цесаревича Константина?
— Да.
— Вы находились в тот день на Сенатской площади?
— Да.
— Вы велели фельдфебелю Громыко взять на площадь боевые патроны.
— Да.
— С каковой целью?
— Не знаю.
— Вы хотите сказать, что не знаете, с какой целью отдали такое приказание?
— Да. Я был крайне возбужден происходящими событиями.
— Значит, вы знали о противоправительственном мятеже?
— Да.
— Вы добровольно участвовали в нем?
— Да.
— Вы кричали на площади «ура»?
— Не помню.
— Вы требовали освободить отставного поручика Каховского, стрелявшего в губернатора графа Милорадовича?
— Нет.
— Вы сожалеете о случившемся?
— Да.
— Если бы Гвардейский экипаж не принял участия в мятеже, вы пришли бы на Сенатскую площадь?
— Думаю, нет.
— А если бы у вас была возможность выбирать?
