Магический «Оливье» - Наталья Булычева

Ещё в начале декабря Дуняша начала мечтать о том, что Филипп сделает ей предложение в новогоднюю ночь. Они познакомились когда обоим было по двадцать четыре года и жили вместе уже пять лет. Не удивительно, что Дуня изводила себя навязчивыми мыслями о пышной свадьбе и о детках уже не первый год. Она мечтала о близнецах чтобы сразу мальчик и девочка хотела дать им созвучные имена — Витя и Вика или Дима и Дина. Хотя, если бы судьба подарила ей хотя бы одного ребеночка девушка бы тоже не расстроилась. Осуществить ее мечту, в общем-то было не так уж и сложно — они с Филиппом давно вместе, со здоровьем у них обоих, слава Богу все хорошо, родители с обоих сторон, просто одержимы мечтой о внуках. да, и молодые они ещё по нынешним меркам.

Но Филипп и слышать ничего не желал ни о свадьбе, ни (уж тем-более!) о детях. Всякий раз, когда Дуня в разговоре аккуратно пыталась затронуть эти темы, ее сожитель учинял такой скандал, что ей потом месяц приходилось извиняться и всячески заглаживать "вину"

"Свадьба — пустая трата денег! Мещанская изжитая себя традиция! Дети — хлопоты, нытье и бесконечные траты" — Любил повторять Филя.

Дуняшу больно ранили такие циничные взгляды на жизнь ее возлюбленного — она из простой семьи, воспитанная на традиционных ценностях, не могла понять как можно жить бездетными и чувствовать себя счастливыми? Ей казалось, что пара без детей это не меньшие сироты, чем дети из детдомов! Кто позаботится о них в старости? Зачем тратить впустую самые свои золотые годы? В двадцать девять лет все ее подруги давно замужем, (некоторые и не по одному разу), у некоторых уже по трое детей! А Дуня, вроде как, тоже замужем, но без кольца на руке, без пышного белого платья кажется, что и ненастоящая семья у них с Филиппом.

Иногда Дуне чудилось, что даже их любимая кошка Пулька — белая разноглазая красавица, пушистая и линявая до нЕльзя. Смотрит на Дуню с укором, мол "сколько я могу, вам настоящего ребёнка заменять?" В такие моменты девушке казалось, что кошка любит и понимает ее больше чем Филипп….

Но, вопреки тому, что ее сожитель был непоколебим в своем негативном отношении к официальному браку и детям. И ничем, никогда не демонстрировал того, что его позиция в этих вопросах, вдруг пошатнулась, это не мешало Дуняше по-девичьи мечтать, что вот-вот Филипп образумится и поймет, что нет на свете ничего ценнее и важнее семьи!

Острее всего ее надежды на скорое исполнение мечты ощущались перед Новым Годом (вот как теперь). Каждую новогоднюю ночь, девушка с замиранием сердца ждала, что сейчас ее любимый Филя, достанет из кармана пиджака, красную (можно синюю или зелёную, или золотистую) коробочку с помолвочным золотым кольцом и при всех друзьях и родных в этой торжественной волшебной обстановке наконец-то произнесет: " Авдотья, я люблю тебя! Я прошу тебя стать моей женой!" И все гости ахнут от восторга и неожиданности! А сама Дуня заплачет от счастья….

О том, что пора бы уже остепениться двадцатидевятилетнему Филипу, намекала не только возлюбленная, но и родители тоже.

Как не странно но у Дуни с мамой Филиппа (потенциальной свекровью) были замечательные отношения. И это несмотря на то, что их союз можно было бы считать мезальянсом, ведь Дуняша из простой семьи заводчан, казалась бы, не ровня Филиппу, отец которого, владел мебельным цехом, а мама имела в городе сеть текстильных магазинов. Но как не удивительно Марьяна Константиновна сама свела своего старшенького сыночка Филечку, с Дуняшей, настолько девушка ей понравилась при первой встрече, что она сама лично изъявила желание их познакомить.

Заприметила ее Марьяна Константиновна, когда проходила санаторно-курортное лечение. Дуняша тогда была только-только после четырех лет учебы в медучилище. И ей каким-то чудом повезло устроиться работать массажисткой в круглогодичный санаторий " Медовая нега", где и поправляла здоровье ее будущая свекровь (пока неофициальная). Это учреждение работало с девяносто первого года, и добрая слава о нем гремела на весь их родной Калининград и область.

Услужливая, неконфликтная, добросердечный Дуняша Свердловская, напомнила проницательной бизнесвумен, Настеньку из сказки "Морозко". Настолько добрая, от нее шла энергетика. Но при этом внешне она не походила на тихоню и неженку. А наоборот — крепкая, грудастая с фигурой пухленького херувима, Свердловская напоминала рабочую лошадку— безотказную, непривередливую, двужильную.

Да, и красота в ней уже тогда, в юные годы зарождалась натуральная, притягательная, колдовская — зелёные глаза, огненно-рыжие, густые волосы ниже поясницы. Даже непропорционально пухлая по сравнению с верхней нижняя губа, и россыпь красных конопушек по всему лицу и телу, были ей в плюс. Губы придавали лицу сексуально — капризный вид, а конопушки заставляли будто бы светится из нутрии, что выгодно выделяла Дуняшу среди размалеванных косметикой девчонок.

Марьяна Константиновна, не будь дурой! Сразу смекнула, что такая работящая, красивая — отличная пассия для сыночка Филиппа! Чтобы не пилила, ублажала и могла безропотно выносить все выкрутасы ее избалованного первенца.

Кому как ни родной ей было знать, как не просто с Филей. Выросший в семье с достатком выше среднего, в юности он был настолько невыносим, что отец Станислав Филиппович (у которого тоже характер не сахар), хотел построить неуправляемого отпрыска в кадетское училище, но супруга не позволила.

С возрастом, Филипп, конечно немного подуспокоился, но по сути так и оставался вспыльчивым эгоистом.

* * *

Однажды, так случилось, что бесконечные пьянки-гулянки, сменились вдруг, почти затворничеством. Произошло это когда Филя увлекся сочинительством. Теперь его было не оторвать от ноутбука, он по уши влюбился в писательское дело. С тех пор как он написал своё первый в жизни рассказ, ничего более манящего чем мерцающий таинственным светом в ноутбуке, белый лист, у него и на свете — то и не было…

Закончив московский литературный институт (дистанционно, на заочке) Филя всего себя посвятил работе над своими книгами. " А Дуняша? Ну, что Дуняша, пусть будет раз уж маме она так нравится…. Да и готовит она вкусно, не уродина, вся такая тепленькая — мягонькая, как говориться, и мучное и ночное!" — Думал писатель.

При всей своей фанатичной любви к работе, Филипп не был графоманом. Он был готов под придираться к каждой буковке, к каждой запятой в своих сочинениях, мог по полгода (и больше)