Сандра Мэй
Самая длинная ночь
Пролог
Так… Это я сказала, это сделала, зеленую таблетку выпила, красную и синюю приготовила на вечер.
Мясо размораживается, овощи закупила, пиццу принесут и постучат, я просила не звонить в дверь.
Полы мытые, белье глаженное, посуда… посуда завтра. Комната моя тоже завтра. Или послезавтра. Короче, не к спеху.
И, как говаривала бабушка Флосси, не забудь подойти к зеркалу и поразиться, какая же ты красавица!
Вот только глаз при этом желательно не открывать.
Руки тряслись от усталости, по вискам струился пот, а то, что по идее называлось сердцем, глухо бухало в груди. Это не пробежка по беговой дорожке и не занятия в тренажерном зале, это называется – утро молодого опекуна. Или точнее – опекунши.
Она осторожно опустила валявшуюся на столе телефонную трубку на рычажки и несколько раз глубоко вздохнула.
Глаза заволокло слезами, но она с яростью их вытерла и громко шмыгнула носом, а уже через несколько секунд развила бешеную деятельность. Как всегда.
Она приготовила завтрак, помыла позавчерашнюю посуду, выкинула мусор за дверь и сгребла в кучу высохшее белье с веревки. Разберем потом, сейчас некогда, близится время побудки. И, ради бога, не реветь! Некогда!
Свежий ветер, врывавшийся в открытые окна, заставил разгореться побледневшие щеки, заблестеть изумрудные глаза. Мы живы и здоровы. Вот что главное.
Кошмар останется при ней, он никуда и никогда не уйдет. И страх перед самолетами – это уже навсегда. Но это тоже потом, сейчас наступает новый день. Адреналин толчками вливается в кровь, земля и небо обретают прежние краски.
И к черту опекунский совет. И инспекторшу к черту. И еще к черту накопившиеся счета, молчание потенциального работодателя, угрозы домовладельца и нулевой счет в банке.
Все эти люди просто не понимают, что такое – быть живым и здоровым.
Джессика Лидделл с ожесточением тряхнула медной гривой буйных кудрей. Мы бодры, веселы и талантливы! Нам не снятся кошмары, мы не страдаем из-за них бессонницей, не глотаем горстями таблетки и не плачем по утрам злыми и отчаянными слезами. И нам абсолютно наплевать, что в целом мире у нас больше нет никого, кроме нас.
Я и Элисон. Точнее, Элисон и я.
Когда полгода назад ее жизнь круто изменилась, она и понятия не имела, что всего за шесть месяцев сможет превратиться из веселой, общительной, пухленькой рыжей кошечки – так ее все звали – в худую стремительную стерву с пронзительным и подозрительным взглядом зеленых глаз и порывистыми движениями. А нужно для этого было немного. Всего-навсего позвонить ей с утра по телефону и сообщить, что час назад над Атлантикой потерпел крушение «боинг», выполнявший пассажирский рейс. Все пассажиры признаны погибшими, так как самолет загорелся в воздухе. Зачем мы вам об этом говорим, мисс Лидделл? Потому что на этом самолете были зарегистрированы мисс Моника Лидделл и ее спутник Франсуа Рено.
Моника и Фрэнк.
Ее сестра-близнец со своим любимым мужем.
Потом были: процедура опознания останков, после которой – процедура лечения в психоневрологическом отделении госпиталя в Чикаго, после чего процедура реабилитации и, наконец, сообщение о том, что маленькая дочь Моники и Фрэнка отправлена в сиротский приют.
Рыжее солнышко Элисон, золотце Элли – в приюте. Именно это сообщение и подействовало лучше всяких лекарств, именно это заставило Джессику выйти из ступора и развить бешеную деятельность. Хорошо, что на тот момент у нее еще были и работа, и деньги. Девочку ей отдали.
Теперь нет ни работы, ни денег, но зато Элисон с ней. И она обязательно будет говорить! Не смейте! Слышите? Она не калека!
В результате психологического шока девочка временно потеряла речь, сказали врачи. Надо ждать полового созревания, сказали врачи. Время лечит, сказали врачи.
Фрэнки и Моника полюбили друг друга, когда сестренка ездила на стажировку во Францию. Там они и поженились, и золотце Элли родилась во Франции. Только Моника там долго жить не смогла, потому что Фрэнки был уж слишком крут – настоящий барон, не фунт изюма! И у него во Франции был огромный дом, а в доме мать-баронесса и старший брат, тоже, соответственно, барон. А может, баронет. В Штатах со времен Гражданской войны весьма слабо разбирались в титулах. Но, как бы то ни было, Монике все это было чуждо. И она была всем чужой. Так что жили они с Фрэнки отдельно от его знатных родственников, а потом сестренка просто забрала трехлетнюю Элли и сбежала в Штаты, и муж был вынужден поехать за ней.
С виду же Фрэнки был подстать Монике – невысокий, рыжий и улыбчивый, совсем не баронского вида.
Джессика смогла опознать их только по оплавившимся кольцам с инициалами.
Она не стала кольца сохранять, похоронила вместе с Моникой и Фрэнки.
1
Арман Жермен Мари дю Шателе, барон Рено ненавидел самолеты. Он им никогда не доверял, инстинктивно. Железные штуки весом в несколько тонн летать не могут, это противоестественно.
Полгода назад Франсуа Рено косвенно подтвердил правоту старшего брата. Он разбился в авиакатастрофе над Атлантикой.
Этот факт страшно раздражал Армана. Он разрушал устои мироздания, в котором были мама, тетя Кло, маленький Франсуа, сам Арман и масса людей, с которыми связана была его, Армана, жизнь. Почти все – крестьяне, некоторые – слуги, но это вовсе не мешало им быть частью мироздания Армана.
И вот полгода назад Франсуа взял и выпал из этого списка.
Арман с некоторым даже недоумением смотрел на слезы матери и тети Кло, сам словно окаменев и замерзнув одновременно. Он больше ничего не чувствовал, это правда. Ни боли, ни отчаяния, ни скуки, ни радости. Ни плотских желаний, ни духовных потребностей.
Остались долг, железная воля, раз и навсегда установленный порядок жизни – и маленькая девочка по ту сторону океана.
Элиза. Дочка Франсуа и американки по имени Моника, которая так и не пожелала с ним, Арманом, познакомиться. Равно как и с его матерью, своей свекровью. Моника, кстати, тоже погибла. А Элиза осталась. Рыжее солнышко, золотце Элль…
С самого первого мгновения, с того момента, когда Арман увидел на руках брата эту пухленькую малютку с удивленно вздернутыми желтыми бровками и скорбно сложенными губками, он полюбил эту девочку. Обычно так самозабвенно любят матери и отцы – родители, так, по крайней мере, считается, но дядя малютки Элизы, Арман Жермен Мари дю Шателе, барон Рено отдал свое сердце племяннице без остатка.
Тем страшнее оказалась та боль, которую принесли последующие события.
Арман Рено судорожно провел рукой по разметавшимся светлым волосам. Наверняка он выглядит как огородное пугало, но какая разница!
Полгода поисков, полгода наведения идиотских справок, полгода сражений с бюрократами двух стран. Разные законы, разные препятствия. Хорошо еще, что Элль родилась во Франции, иначе ему ни за что не удалось бы добиться опекунства, при всех его деньгах и связях.
Он загонял себя работой, он заставлял себя не думать, он ждал. Сегодня ожиданию пришел конец.
Арман тряхнул головой, отгоняя нахлынувший ужас воспоминаний. Все прошло. Все будет иначе. Свет и радость вернутся в старый шато, смех Элизы зазвенит и прогонит тоску и страшные воспоминания, затаившиеся в темных углах, словно призраки… Тетя Кло вечно поливает эти темные углы святой водой, только это слабо помогает.
Когда прошел ужас и сердце перестало колотиться в груди, барон Рено смог почти спокойно поставить чашку на блюдце. Он сидел в ресторане чикагского аэропорта и приходил в себя после многочасового перелета. А ведь еще обратно лететь… Темные брови сошлись над прямым, тонким носом. Черные глаза сверкнули мрачным блеском. Последний перелет – и больше никогда. Ни одного. Даже самого короткого.
