Шрам измены - Саша Сарагоса

От посторонних взглядов укрывали тонированные стекла и ранние ноябрьские сумерки. Щелкнув зажигалкой, Лиза закурила, глянула в зеркало – от слез ресницы слиплись в паучьи лапки.

«Но дом наш опустел, и слезы на твоем лице, ты плачешь в темноте, где-то плачешь в темноте…» — гремела музыка, и женщина с раздражением ткнула в мигающую панель.

Припомнить, когда темнота впервые вошла в ее жизнь, Лиза не могла.

В темноте случилась первая встреча с будущим мужем – на пустынной остановке, шел снег. Дальше студенческий роман – бурный, яркий, с гитарным бренчанием под окнами общежития и признанием в любви краской на асфальте. Чувства статного москвича, студента Академии искусств, высокого и кареглазого Андрея Шереметьева к Лизе, провинциалке, решившей связать свою жизнь с педагогикой, вызывали немало ехидства и зависти у однокурсниц. Не это ли притянуло темноту, омрачившую историю любви, так похожую на сказку?

Или отправной точкой стала ночь, когда плакал дождь, а Лиза брела по лужам, размахивая в руке босоножками, и улыбалась первому поцелую. Тогда и возникла та женщина — Лиза навсегда запомнила бледное лицо и холод прокуренного голоса:

— Он не тот!.. Он не тот!..

Вбежав в комнату, Лиза сползла на пол и заплакала, обняв мокрые дрожащие колени. Ее трясло при одном воспоминании, как внезапно из пустоты появилась и пропала та страшная женщина, и как похожа она была на фото бабушки в молодости – бабушки, покинувшей мир больше года назад. И если даже порог смерти не остановил ее, то предупреждение не могло быть напрасным...

Лиза включила печку сильнее и вжалась в теплый соболиный воротник. Шипела очередная сигарета, тихо урчал двигатель "Ягуара".

Видение — вот, что поделило жизнь на до и после. Страшные слова отныне мерещились в каждом шаге и жесте Андрея. Упреки превращались в ссоры, ссоры – в скандалы. Однажды, копаясь в ноутбуке мужа, Лиза нашла забронированные билеты на Бали, а так как за неделю до того муж уверял, что не может взять отпуск в связи с открытием еще одного тату-салона, стало ясно – отдыхать Андрей планировал не с ней. Оправдания, что это подарок на десятилетие совместной жизни, а про занятость он соврал для некой сюрпризности, Лиза слушать не хотела. Разбитую вазу и оскорбления, на которые щедра была разгневанная супруга, Андрей стерпел, но пощечину без ответа не оставил. Трогая горящую щеку, Лиза с ужасом осознала, что предупреждение бабушки начало сбываться, и пусть Андрей на коленях вымаливал прощение и подарил новую машину, уверенность, что муж показал истинное лицо, осталась непоколебимой.

И вот темные небеса пронзил спасительный для Лизы свет по имени Игорь. Ей было тридцать два, ему – только исполнилось двадцать. Он казался глотком воздуха в скованной подозрениями жизни. Омут поглотил быстро, с головой, телом и здравомыслием: когда Игорь попросил в долг большую сумму на операцию матери, Лиза, не раздумывая, сняла деньги с личного счета. Побледневшему мужу высказала честно и прямо: что устала от его давления, что страх перед ним уничтожил любовь, и вообще она всегда чувствовала: он «не тот».

Тетка Андрея, явившаяся для вразумления, лишь уверила Лизу в необходимости развода. Теперь она виделась необходимостью жизненной.

— Опомнись, что творишь! – била себя в грудь тетка. – Он и так по жизни хлебнул. За что ему? Думаешь, почему он про мать с отцом тебе не рассказывал? Не разбились они. Отец-дурак всегда твердил, любишь бабу – бей, чтоб не гуляла. Вот он Люду и зарубил, когда та сбежать захотела. Потом сам повесился. И все на Андрюшкиных глазах. Ты посмотри, он ведь на себя теперь не похож, любит тебя. Однолюб ведь, не доводи до греха, пожалей. Где еще такого найдешь?

Тот разговор на кухне Лиза припомнила спустя неделю, когда сама ревела с бутылкой мартини, потому что Игорь перестал отвечать, а за шикарной квартирой, хозяином которой представлялся, оказалось, лишь временно приглядывал. Единственным, кто выслушал ее пьяную боль в ту ночь стал Андрей. Тогда же он поставил условия возвращения. Дикие. Страшные...

Дворники синхронно счищали падающий снег. Сквозь заплаканное лобовое стекло Лиза видела окна. Андрей уже ждал ее там, в темноте.

Полумрак дома обласкал Лизу уютным теплом. Вдохнув запах волос жены, приправленный флером мороза и сигарет, Андрей галантно принял с ее плеч шубку.

— Я почти молился, чтобы ты пришла, — в волнении подбирал слова он. – После ванной, проходи в спальню. Я подумал, это лучшее место для нашего примирения. Я все там подготовил. Тебе понравится.

Казалось, в спальне на тысячи частей разорвалось чье-то сердце – на полках и полу мерцали алые столбики свечей, черный шелк постели был забрызган лепестками роз, и тонкой ритуальной лентой из рук африканского божка струился жасмин. Встретив жену из душа, Андрей забрал ненужное полотенце — слеза воды скатилась с ее плеча и потерялась в темном изгибе обнаженного тела.

— Не надо бояться, — прошептал он. — Ложись на живот и расслабься. Я сейчас. Всего пара штрихов.

Атмосферу полумрака перечеркнул белый тон: вспыхнувшая едким светом переносная операционная лампа, снег ткани с пинцетом и скальпелями на ней, медицинские перчатки.

— Художественное шрамирование – не так красиво, как татуировки, но поверь, это самая философская модификация тела, — намечал будущий рисунок Андрей. – Еще на мастер-классе я для себя отметил, насколько прекрасны сами метаморфозы. Сначала все кровоточит, и сил нет терпеть, затем боль уходит, раны затягиваются, бледнеют, и в конце концов становятся чисто белыми шрамами. Понимаешь? От крови — к чистому. От боли — к искуплению. И никакого обезболивания, это может плохо сказаться и на рисунке, и на исповеди. Ты ведь помнишь, что обещала обо всем рассказать?

Сердце взметнулось к горлу, когда лезвие впервые вошло в нее, по щекам потекли слезы, по ребрам, щекоча, кровь. Ощущая скольжение скальпеля по рисованным линиям, Лиза с трудом облекала воспоминания в слова: как Игорь подсел к ней за барную стойку и восхитился глубиной ее глаз, как в порыве удовольствия она сжимала простынь, а теперь липкие пальцы сдавливали шелк и лепестки, потому что поддетый пинцетом фрагмент рисунка Андрей мелкими движениями скальпеля отделял от плоти.

Лиза старалась абстрагироваться от боли, и не прерывать рассказа – иначе муж с несвойственной его обычно мягкому голосу