ты становишься мне ближе.
Дана уставилась на него, изучая выражение лица, и задумчиво произнесла:
– Мало это похоже на радость.
– Уверяю тебя, – он аккуратно потянул ее за затылок через стол и поцеловал в макушку, – это именно она.
– Ты иногда словно меняешься, – пробормотала Дана.
– Меняюсь?
– Словно становишься злее, – попыталась подобрать она нужные слова.
– А кто тебе сказал, что я добрый?
Дана удивленно уставилась на него, а он явно не шутил.
– Мне так казалось до этого момента.
– Нет, пташка, я совсем не добряк. Напротив.
– Но ты довольно терпелив.
– Только с теми, кто мне дорог. Я небывалый эгоист. А еще я терпеть не могу вранье и лицемерие. Этим ты мне и нравишься. Ты всегда говоришь то, что думаешь, – он взял ее руку в свои ладони. – Ты если и ударишь, то смотря прямо в глаза.
– Почему у тебя в кабинете мое фото на столе? Ты поэтому не хотел, чтобы я привезла тебе документы?
– А я думал не заметила, – улыбнулся он и, чуть прищурившись, на секунду выпал из реалий, вспоминая о чем-то. – Это был выпускной. Та девчонка в сиреневом платье понравилась мне, и я захотел ее себе.
– То есть я сувенир? – Весь мир в миг рухнул и Дана, будто, очнулась ото сна. – То есть ты женился на мне потому что просто захотелось попользоваться? – мгновенно закипела она. -Я-то наивно полагала, что нравлюсь тебе!
– Дана, тише.
– Не затыкай мне рот! – она вскочила, не в силах сдержать так бурно нахлынувшее разочарование и обиду. – Ты сволочь, какой свет не видывал! Я устрою тебе райскую жизнь! Этот год ты никогда не позабудешь, уж поверь мне! – закричала она.
Все взгляды обратились к ним и только сейчас Дана сообразила, что снова совершила глупость. Окружающие разошлись шепотками, а он устало вздохнул.
Александр поднялся, тоскливо посмотрел на нее; его рука взлетела, и звонкая пощечина окрасила ее щеку в алый перелив.
– Что ты себе позволяешь? Я волен делать все что хочу. Твои чувства – это твои проблемы.
Она стояла, ошарашенно глядя в его серые печальные глаза. Он взял ее за подбородок и тихо, так чтобы никто не слышал, прошептал.
– Прости, что ударил. Но больше никто не подумает, что ты плохая.
Он взял свое пальто со спинки стула и неторопливо вышел, а Дана смахнула накатившие слезы и села обратно за стол.
Что сейчас произошло?
Она вернулась домой довольно поздно. Она много гуляла и размышляла. И ужасно хотела злиться на него, хотела ненавидеть, но его слова…
Александр нервно постукивал ногой, сидя напротив отца.
– Выпьем?
– Да, пап.
Виктор, в своей неторопливой манере, наполнил бокалы бурбоном и, протянув один сыну, снова сел на кресло перед ним.
– Завтра напечатают много грязи. Не переживай по этому поводу, – Алекс не любил тревожить отца.
– Хорошо. Это правда?
– Нет. Это необходимая ложь.
– Тогда, думается мне, позабуду пока о газетах, – отхлебнув немного, улыбнулся Виктор. – Тяжело?
– Иногда, – сын взглянул исподлобья и нервно засмеялся. Залпом осушил бокал и выдохнул, – хочется утопиться.
– И она того стоит?
– Все стоит того, что она рядом, – он снова налил и осушил стакан. – Лучше так, но с ней, чем спокойно и без нее.
– Ты так любишь ее, а она знает?
– Нет. Она ненавидит меня. Мои чувства ничего не изменят.
Виктор тяжело вздохнул и поставил бокал на столик перед собой.
– Женщина, с которой ты несчастен, в конце концов, опротивеет тебе.
– Может ты и прав. Не переживай, отец. Еще девять месяцев и, если, она захочет уйти – я отпущу. Я обещаю.
Мужчины внимательно смотрели друг на друга. Виктор грустно улыбнулся:
– Все будет хорошо, сын. Даже если будет плохо, всё равно, всё будет хорошо.
– Любимые мамины слова, – тоскливо улыбнулся Александр.
– Именно они и помогли нам пережить ее уход.
– Она всегда была оптимисткой.
Дана вошла в пустой дом и осмотрелась. Было темно, и только пламя от камина освещало пустую гостиную. Она села на диван и заревела. Что же она творит? Зачем? Завтра весь мир искупает в грязи Александра Харда и из-за чего? Из-за ее несдержанности? Она коснулась своей щеки, что все еще хранила еле заметный след от широкой ладони, и снова заревела. Может быть все будет и не так уж плохо? Может в этот раз все обойдется?
Дана проснулась на том же диване, бережно укрытая пледом. Алекса дома не было, и она, с содроганием сердца, глянула на утреннюю прессу, бережно положенную Джеймсом на столик перед ней. А там на первой же полосе.
«Александр Хард мучает жену»;
«Бесчувственный садист»;
«Маски сброшены!» и еще тьма всякой грязи, которой поливали ее мужа.
Дана зло зашипела и, впав в ярость, разорвала эту чертову бумагу на куски. Ее телефон зазвонил, и она зло рявкнула:
– Что?!
А там напуганный голос матери:
– Дана, милая, неужели Хард оказался таким отвратительным человеком? Мы даже и подумать не могли, прости нас милая, нам не нужно было соглашаться на его предложение, нужно было выдать тебя замуж за Амато, как мы и собирались. Доченька, просто понимаешь, нам были необходимы деньги, а его взнос…
Дана слушала и слушала, а сказать ничего не могла. Взнос? Предложение? Амато? Все вдруг стало понятно, как ясный день.
– Так вы продали меня…
– Милая, нет.
– Сколько он вам заплатил?
– Доченька…
– Сколько?! – не веря собственным ушам, процедила девушка.
– Двести миллионов.
Дана скинула звонок и отбросила телефон в сторону, он упал экраном на пол и треснул.
– Да черт вас всех побери!
Ей нужно выпить и все обдумать. Ей нужно, наконец, все понять.
Александр неторопливо вошел в дом. День был тяжелый. Шея опять ныла. Голова кипела, и он совершенно не знал, чего ждать. Наверняка, она ненавидит его за то, что он посмел ее ударить, но это было той самой необходимостью, что заставила толпу перевести свои негодующие взгляды с нее на него. Если Дана попросит развод, он даст ей его, даже если это случится сейчас. Хватит держать ее силком, как ни крути, а он не может сделать ее счастливой. А раз так, стоит ли делать ее несчастной? Наверное, когда-нибудь он все же сможет позабыть эту улыбчивую горделивую девушку, что никому не подчиняется и ведет себя, как дикая кошка.
Он нежно улыбнулся, при воспоминании о ее недовольном взгляде. Вошел в дом, поднялся по лестнице и застыл в дверях спальни:
– Дана?
Его жена стояла перед ним в его свитере, что чуть прикрывал ее длинные ровные ножки.
– Ты дал моим родителям двести миллионов?
– Откуда ты узнала? А хотя, – Хард рассмеялся и, бросив пиджак на кровать, сел рядом с ним. – Они звонили, чтобы сказать какая я сволочь?
– Вроде того. Так зачем такие траты? Если я просто сувенир.
Он утопил свои руки в волосах и тяжело вздохнул:
– Что бы ты ни думала, ты никогда не была для меня каким-то сувениром. С момента, как я увидел тебя впервые я, так и не смог позабыть ни твой веселый смех, ни дивные глаза.
– И почему?
– Не знаю. Просто не смог, – он поднялся и посмотрел на нее. – Они
