можно сделать в этой ситуации.
Марина слушала ее и в какой-то момент ей вдруг действительно показалось, что все не так страшно – подумаешь, не она первая, не она последняя, кто живет так. Взять хоть ее подруг –личную жизнь ни одной из них нельзя было назвать особо счастливой, но ведь они не делали из этого трагедии!
При этой мысли давление изнутри, гнавшее все новые потоки слез, стало ослабевать, и Марине стало легче. Какое-то время она еще всхлипывала, но довольно быстро успокоилась, глядя, как Наташа и Таня суетятся, чтобы занять себя чем-то в этот неожиданно напряженный момент – ставят чайник, убирают со стола фантики от конфет и косточки от персиков, меняют грязные тарелки на чистые. Наконец Марина окончательно пришла в себя, поднялась с Ириных колен. Наташа и Таня перестали суетиться и сели на свои места за столом.
– А Васю ты любишь? – вдруг спросила Наташа Марину.
Таня быстро и с укором глянула на нее, но Марина, как ни странно, на вопрос о Васе прореагировала спокойно.
– Наверное, сейчас я уже люблю не его, а воспоминание о нем, – сказала она. – Память о своей любви. О том, какое это было сладкое чувство, когда я готова была простить Васе все, если он был рядом, когда радовалась каждой секунде, проведенной вместе с ним, когда с трепетом хранила воспоминания о наших встречах, о его взглядах, улыбках, словах. Ничего этого не было с Мишей, никогда, даже в самом начале. Надо же, – сказала она, вдруг улыбнувшись, – думала раньше, что вы завидовали мне, уговаривая расстаться с ним, и только сейчас понимаю, что завидовать-то было абсолютно нечему. Можно было только порадоваться, глядя на меня, что сами не попали в такую ситуацию.
Повисла пауза, и уже стало казаться, что сказанное так и останется без ответа, но Наташа вдруг сказала:
– Знаешь, Мариш, мы действительно думали так. Но сейчас я как никогда понимаю то, что в любви только это и важно – то, как ты сам ее переживаешь, какими чувствами она тебя наполняет. Так что ты не права, то, что было у тебя с Васей, было прекрасно. И ты по крайне мере знала эту любовь. А ведь сколько угодно людей никогда не испытывали ничего подобного и даже не понимают, чего лишены в жизни…
За окном сгущались сумерки.
– Девули мои дорогие! – вдруг встрепенулась Таня. – А где же наш тазик-поглотитель неприятностей?
Наташа тут же выбежала из комнаты и, погремев чем-то в кладовке, вбежала в зал действительно таща за собой тазик – большой, закопченный и покореженный.
– Ну-ка, мои хорошие, подкиньте-ка дровишек! Тащите-ка приговоренные к сожжению негативчики!
Ира и Таня направились к пакетам, оставленным в коридоре. Наташа стала расчищать место на балконе, поставила туда табуретку, на нее водрузила устрашающего вида таз, достала с полки зажигалку и старую газету. Марина помогла ей все это проделать, после чего они зашли внутрь, и Наташа стала внимательно оглядывать комнату, будто искала что-то.
– Если бы мы жили в девятнадцатом веке, – прокомментировала Наташа свои действия, – то я с отрешенно-задумчивым видом отправила бы в огонь письма этого подлеца. А сейчас, скажи на милость, что мне туда кинуть? Свой мобильный телефон?
Наконец она остановила свой взгляд на Марине и спохватилась:
– Ой, я же тебе не рассказала, что мы сейчас будем делать! Хотя тут и рассказывать нечего: неси что-нибудь, что олицетворяло бы для тебя твои мучения и от чего тебе хотелось бы избавиться, и очистим свою жизнь от вредоносного мусора!
– Но у меня нет с собой ничего такого… – начала Марина, но тут в комнату вошла Таня, и взгляды подруг обратились к ней, потому что в руках она держала хрустальную вазу средних размеров.
– Только не говори, что сегодня мы должны будем сжечь эту вазу, – предостерегающе произнесла Наташа.
– А что такого? – округлила глаза Таня. – Я в этой вазе хранила деньги, которых никогда не было, а теперь хочу избавиться от нее, чтобы устроить для своих денег жилище получше, куда они приходили бы с радостью!
– А для этого обязательно жечь их старый дом? Просто постелила бы у входа в их новое хранилище коврик с надписью Welcome, глядишь, они и сами сообразили бы, куда надо двигать. Опять же а если у тебя следующий раз с банком не заладится, ты и его вознамеришься сжечь? И вообще, как ты себе представляешь сожжение хрусталя? Он же не горит!
– Почему это не горит? – возмутилась Таня. – Ведь стекло же выплавляют именно на огне!
– Так то стекло, да и ты хоть знаешь, какая для этого должна быть температура? У нас тут между прочим не доменная печь, если ты не заметила, а простой жестяной таз!
В комнату зашла Ира и, подойдя к спорящим подругам, посмотрела на вазу.
– Ну это хотя бы не системный блок как в прошлый раз, – заметила она. – До сих пор не понимаю, как ты его дотащила.
– А какие у меня были варианты? – воинственно отозвалась Таня. – Мой благоверный пять лет обещал мне поменять компьютер, я на нем даже в интернет выйти не могла по-человечески – такой тот был древний! Зато когда сказала, что нечаянно залила его внутренности клеем, так сразу подсуетился и приобрел наконец-то нормальную машину!
– Да, – согласилась Наташа, – про клей это правильно, но необязательно было тащить его сюда!
– В конце концов, это ритуальное сожжение или нет? Ведь получилось же все в конце концов!
– Ну еще бы не получилось! Только мы разбирали его битых два часа, а когда попытались сжечь какую-то пластмасску, помнишь, сколько от нее было копоти? Думала, так и буду теперь жить в квартире с черным потолком! Ты, Танюх, вечно как придумаешь что-нибудь!
– Слушай, Тань, – вступила Ира, – я сегодня видела твой кошелек, когда ты расплачивалась в магазине за покупки – сожги лучше его, по-моему, именно от этой твоей вещи деньги должны шарахаться в ужасе. Уверена, это будет гораздо более символично, чем… хм… уничтожение вазы.
Таня озадаченно на нее посмотрела, потом сходила в прихожую и принесла оттуда свой кошелек. При виде его сразу стало понятно, что Ира имела в виду: тому было лет, по всей вероятности, не меньше, чем самой Таньке, был он грязный, замусоленный, порванный в нескольких местах и неровно зашитый, опять же от вазы его очень выгодно отличали весьма скромные размеры и то, что он был тряпичный и должен был отлично гореть. Таня все из него вытащила, готовя к ритуалу, и все вздохнули с облегчением.
