До звонка оставалось несколько минут, и Люба собрала в кулак все свое терпение. Ее тело здесь безжалостно грабили, растаскивали по квадратикам и кусочкам, и с каждой минутой снижали ценность того, что еще недавно казалось несомненным сокровищем.
Сегодня Люба с благодарностью вспоминала даже пьяные, взволнованные речи Сергея. Вчера она была королевой. А теперь?
Неожиданно скрипнула дверь, и в кабинет с извиняющейся улыбкой вошел… Павлуша.
К этому визиту Люба почему-то была совсем не готова. Она вздрогнула и с трудом сдержалась, чтобы не заслонить себя двумя руками. Но вместо этого сделала непроницаемое, каменное лицо и уставилась на минутную стрелку.
Хоть бы звонок прозвенел вовремя.
Если она сейчас сбежит, то не получит ни копейки. Обидно все-таки, после стольких мучений.
Но Павлуша что здесь забыл? Может, не выдержал и пришел все-таки на нее полюбоваться?
Едва кивнув натурщице и спокойно скользнув взглядом по ее телу, Павел Владимирович принялся расхаживать по рядам и смотреть студенческие работы. Иногда он к кому-нибудь наклонялся и что-то тихо объяснял.
Теперь Люба провожала его глазами, не в силах оторвать взгляда. Почему-то сегодня Павлуша был на удивление красивым и значительным.
Он сам был – как картина. Особенно когда в полосе солнечного света его рыжеватые волосы вспыхивали то золотом, то серебром, а голубые глаза становились ярко-синими, васильковыми.
Перед Любой больше не стоял вопрос: смогла бы она в него влюбиться? При чем здесь разница в возрасте, одежда? При чем здесь – все сразу?
От волнения она даже втянула глубже живот и приняла более эффектную позу – немного боком. Но студенты сразу же недовольно зашипели, зашуршали своими листками, заволновались.
– Пожалуйста, не шевелитесь, – строго попросил студент – специалист по квадратикам.
Ему бы не женщин рисовать, а заняться изготовлением шахматных досок для какой-нибудь артели.
Павлуша тем временем присел на стул к Полине, взял в руки карандаш и начал что-то показывать. И как они только поместились вдвоем на таком маленьком сиденье? Для равновесия он даже слегка обхватил Полину за плечи, а она сделала вид, как будто ничего не замечала.
Зато Любе со своего возвышения прекрасно было видно, как на бледном, желтоватом лице ученицы сразу же появилось что-то наподобие румянца. Еще бы, кто бы отказался посидеть в обнимку с преподавателем?
«Кажется, я его уже ревную, – удивилась про себя Люба. – Но ведь они совсем не подходят друг другу, а мы были бы прекрасной парой».
Павлуша вдруг вскинул голову, сощурился и сосредоточенно уставился на ее коленку.
Люба почувствовала, что начинает медленно заливаться краской.
Но тут, к счастью, прозвенел звонок. Люба без промедления метнулась за ширму, начала торопливо одеваться.
«Первый и последний раз… первый и последний раз…» – зачем-то повторяла она про себя.
– Непременно приходите завтра, вы обладаете достаточным, поистине крестьянским терпением, – еще больше подлил масла в огонь гадкий старичок, расплачиваясь с Любой и при этом галантно раскланиваясь. – Многие ребята не успели закончить рисунок.
«Пусть выбросят теперь свои каракули в помойку, – сердито подумала Люба, выбегая на улицу. – Первый и последний раз, хватит…»
Она села на скамейку и долго не могла отдышаться, как будто камни таскала или в одиночку грядку на палящем солнце вскопала.
Мимо пробегали студенты и студентки, о чем-то между собой разговаривая, смеясь и теперь не обращая на натурщицу никакого внимания. Как муравьи, они тащили с собой огромные папки с рисунками и какие-то трубки, похожие на палки, как будто на самом деле на время покидали свой муравейник.
Люба вздохнула: а ее-то сюда каким ветром занесло?
Наконец-то в дверях появился Павлуша, но сейчас он снова был не один. Смешной, прыгающей походкой рядом с ним шла Полина, что-то на ходу рассказывала и рисовала в воздухе какие-то фигуры.
Увлеченные разговором, они быстро прошли мимо скамейки, где в одиночестве сидела Люба, и даже ее не заметили. Полина в узких джинсах, кроссовках и модной мальчишеской кепке даже подпрыгивала на ходу от счастья.
Люба проводила их долгим, изучающим взглядом: воркуют, голубки. Может быть, в этот момент Полина рассказывала своему учителю, как его протеже вчера перед всеми прыгала, будто в общественной бане?
На перекрестке парочка остановилась и лишь одно мгновение постояла вместе, прежде чем разойтись в разные стороны.
Люба мигом вскочила и побежала догонять художника.
– А… это ты… – оглянулся Павлуша, и на лице его не отразилось ни капли удивления или радости. – Ну как, трудно было?
– Очень, – запыхавшись, выдохнула Люба. – Но я делала это первый и последний раз. Ни за что больше не пойду. Это не для меня.
А я сразу сказал, что тебе это не подходит, – спокойно сказал Павлуша. – Ты сама захотела попробовать. Какое-то время они шли молча. Павлуша явно не знал, о чем говорить. Похоже, он сильно устал во время занятий, где ему и так приходилось много говорить и объяснять.
– Зачем вы сказали, что я – искусствовед? Нарочно решили надо мной посмеяться, да? – с вызовом в голосе спросила Люба.
Павлуша даже остановился от неожиданности и виновато поморгал своими голубыми глазами. Сейчас, на улице, они казались уже не синими, а какими-то белесыми, утомленными.
– Да что ты? Что ты? Наоборот, когда ты смотрела мои работы, я заметил, что у тебя есть природное чутье, художественный вкус, который нужно развивать, – сказал он.
– Неправда! Вы тут все, все нарочно надо мной смеетесь! – воскликнула Люба, и из ее глаз вдруг сами собой брызнули слезы. – Думаете, я совсем тупая, ничего не вижу?
Ей уже несколько часов хотелось плакать, реветь во весь голос, но в училище она не могла себе позволить такой роскоши и крепилась изо всех сил.
Зато теперь она рыдала за все сразу, оптом и в розницу, начиная с того вечера, когда Денис уехал и впервые не позвонил. И как только в ней помещалось столько слез?
– Ну что ты… Что ты, в самом деле, как маленькая, – ласково уговаривал ее Павлуша, который, честно говоря, был здесь почти ни при чем. – Я не обманываю, у тебя на самом деле есть природный вкус. И жена у меня – искусствовед, вот как-то само собой и вырвалось. Но если хочешь, я Сергею Маркелову что-нибудь другое скажу, что ты сама хочешь…
Он пошарил в кармане и протянул Любе бумажные носовые платочки – сразу целую пачку.
– Не надо, я уже… сама сказала, – благодарно всхлипнула Люба, вытирая заплаканное лицо. – Ну, как будто бы я ваша близкая родственница из Петровска. Ничего ведь?
