Только когда парень пинком сломал мне пару ребер, они забрали меня оттуда. Полагаю, мне было лет десять. Наконец мне нашли приемную семью, пару, у которой умер их собственный сын. Не знаю, возможно, они считали, что я смогу занять место их сына, но ничего не вышло, ни у них, ни у меня. Они были неплохими людьми, но, каждый раз, когда они смотрели на меня, их глаза говорили, что я не Кенни. Однако это было место, где можно было жить, а это все чего я хотел. Я закончил школу, ушел, и никогда не возвращался.
То, что он рассказал, так много говорило о Саксоне как о человеке, о том, почему ему было так трудно принять любое проявление любви. Если первые восемнадцать лет жизни чему-то его и научили, так это тому, что он не может зависеть от того, что другие называют любовью. Любовью, которой он никогда не знал. Как сказал Саксон, он никогда не обманывал себя приятненькими историями о том, что мать его любила. Ее действия однозначно говорили о том, что она не только не заботилась о нем, но и сознательно оставила его умирать. Он не видел никаких проявлений симпатии и от перегруженного работой персонала благотворительной больницы. Дети учатся рано. К тому времени, как его поместили в приют, он уже знал, что нельзя надеяться, что кто-то позаботится о нем. Так что он замкнулся в себе, будучи единственным гарантом своего выживания. Он мог рассчитывать только на самого себя.
Это был урок, закрепленный всем его детством, когда его перебрасывали из одной приемной семьи в другую. В некоторых семьях ему приходилось сталкиваться с жестоким обращением, прижиться не удалось ни в одной. Где изгой мог научиться любви? Ответ на этот вопрос так прост, что надрывал сердце: негде. Ему пришлось не просто подняться над бедностью. Ему пришлось преодолеть полное отсутствие обычной человеческой заботы. Когда она думала о том, чего он достиг в своей жизни, его огромная сила воли внушала ей трепет. Как же много пришлось ему работать, чтобы закончить колледж и не только получить диплом инженера, но и завершить курс с наилучшими результатами, что дало ему право выбрать работу, а спустя какое-то время и основать свою собственную компанию.
После его мучительного рассказа о детстве, оба были настолько вымотаны душой, что не могли углубляться в свои проблемы. Не сговариваясь, они встали и занялись обычными делами, хотя бы из-за того, что это было чем-то совсем другим. Прошедшие двадцать четыре часа дались обоим нелегко, и они погрузились в молчание, изредка прерываемое банальными вопросами вроде того, что готовить на обед.
Он был здесь. И не похоже было, что он собирается уезжать. Она приняла это за благоприятный знак и не стала упаковывать свои вещи. Сейчас она нуждалась только в его присутствии.
Этот дождливый день уже клонился к вечеру, когда он ровно произнес:
— Ты так и не ответила на вопрос, который я задал тебе утром. Сможем ли мы оставить все по-прежнему?
Глянув на Саксона, она увидела, что хотя на лице у него все еще чувствуется напряжение, казалось, он уже совладал с ним. Она была не слишком уверена в себе, но скорее будет переживать в одиночку, чем подвергнет риску его, теперь, когда это может снова спровоцировать его уход.
Она села напротив него, пытаясь сосредоточиться. И, наконец, сказала:
— Что касается меня, я не желала бы ничего лучшего. Твой уход меня едва убил и я не уверена, что снова смогу пройти через это. Но я не могу думать только о себе. Мы не можем просто следовать нашему соглашению. А как же малыш? Поначалу ему будет достаточно того, что у него есть мама и папа. Но, предположим, мы остаемся вместе долгие годы. Что будет, когда он пойдет в школу и обнаружит, что мамы и папы других детей женаты? Это Денвер, а не Голливуд. И хотя никто не осуждает пару, живущую вместе, положение дел меняется, когда появляется ребенок.
Глядя на свои руки, он очень осторожно возразил:
— А если ты переедешь, разве будет иначе? Родители ребенка все равно не будут женаты, но тебе придется поднимать его одной. Полагаешь, это будет для него лучше? Не знаю, каким я буду отцом, но, думаю, все же лучше я, чем вообще никто.
Губы у нее задрожали и она сильно прикусила их.
Боже мой, она что, вынудила его выпрашивать право принимать участие в жизни его ребенка? Она никогда не имела в виду ничего подобного, особенно в свете того, что он сказал ей этим утром.
— Я думаю, что ты был бы замечательным отцом. И у меня никогда и в мыслях не было запрещать тебе видеться с твоим ребенком. Речь о нашем соглашении, я не уверена в нем.
— Я понял. Я хочу тебя, а ты… ты хочешь меня. – Он все еще не мог выговорить, что она любит его. – Мы не обязаны предпринимать что-то прямо сейчас. Как ты сказала, пройдут годы, прежде чем ребенок подрастет настолько, что начнет сравнивать нас с другими родителями. Тебе еще предстоит перенести беременность, и, видит Бог, я не смогу спать по ночам, если не буду знать, что с тобой все хорошо. По крайней мере, пока малыш не родится. Я могу заботиться о тебе, ходить с тобой в школу для беременных, быть с тобой во время родов.
Хотя он говорил уверенным тоном, его глаза умоляли, и именно это поколебало ее решимость. Если сейчас она его оттолкнет, он никогда не исцелится.
— Мне бы очень этого хотелось, — хрипловато сказала она и увидела, как его глаза на миг вспыхнули от облегчения, прежде чем он успел это скрыть.
— Завтра я перевезу сюда свою одежду.
От удивления она только заморгала. Она ожидала, что он восстановит статус-кво, и будет по-прежнему проводить с ней каждую ночь, по утрам заезжая к себе, чтобы переодеться перед работой. Мысль об его одежде, висящей в просторном шкафу рядом с ее, взволновала и слегка встревожила, что само по себе было смехотворно, потому что она ничего не хотела так, как жить с ним вместе. Целиком и полностью. Но обстоятельства так стремительно менялись, и беременность уже коренным образом изменила ее жизнь. С каждым новым днем, по мере того, как ребенок рос и требовал от нее все большего, ей все слабее удавалось контролировать собственное тело, И хотя раньше признаки беременности были совсем незначительны, сейчас она замечала в себе явные изменения.
С одним из таких изменений она боролась весь день, и, внезапно, его, этого изменения, стало в ней слишком много. Она посмотрела на Сакса и слезы хлынули у нее из глаз, заструившись по лицу.
Он мгновенно оказался рядом, обхватил ее и прислонил ее голову к своему плечу.
— Что случилось? – требовательно спросил он, едва не сходя с ума от беспокойства. – Ты не хочешь, чтобы я сюда переезжал? Но я думал, что так смогу лучше заботиться о тебе.
