— Еще как хочется! — воскликнула Анжелика. — Тони — это ведь мальчишеское имя, разве нет? Я даже знала одного мальчишку, которого так звали. Он был такой противный.
— Вообще-то, мое полное имя Антония. Как у тебя — полное имя Анжелика, а короткое — Анджи.
— А анти[1] так же похоже на Антонию, как и Тони! — победно проговорила Анжелика.
— Ну, в общем, да.
— А ты знаешь, что у тебя глаза как у енота?
— Анжелика!
В дверях стоял Гаррет в черных джинсах и плотной черной рубашке. Он выглядел не таким серьезным, как прошлым вечером, а слегка влажные волосы и матовость щек говорили о том, что он уже успел побриться и принять душ. В руке у него была чашка с дымящимся кофе, и ноздри Тони защекотал упоительный аромат кофе вперемешку со свежим запахом мужского лосьона.
И тут случилось то, чего Тони никак от себя не ожидала, — сердце подпрыгнуло и забилось, словно пойманная бабочка. Это был тот самый романтический бред, который мадам Йелтси на дух не переносила, а сама Тони весело высмеивала, к величайшему удовольствию мадам.
Оказалось, что просто Тони никогда ничего подобного не испытывала.
А когда это происходит с тобой, тут уж не до смеха.
Ей вспомнился сон, приснившийся этой ночью.
Она стоит в высокой траве на берегу реки, на ней длинное струящееся белое платье, а перед ней — он в охотничьих кожаных штанах с бахромой. Он смотрит на нее сверху веселыми глазами, как будто только что смеялся. Когда и где это происходило?
В сладостный миг между сном и пробуждением как-то само собой разумелось, что так было всегда и всегда она знала его и была с ним.
Тони украдкой взглянула на Гаррета. Он совсем не походил на человека, который часто смеется или способен поверить в судьбу. В его голубых, как и у племянницы, глазах не было веселья. В их глубине что-то таилось, и на четко очерченных, твердых губах ни следа улыбки. Лицо человека, привыкшего распоряжаться и без колебаний принимающего трудные решения. И они, эти решения, наложили свой отпечаток на его лицо и душу.
— Анжелика! — Строгий голос отвлек Тони от ее мыслей. — Я же тебе говорил: не мешай леди спать.
Глаза как у енота, вспомнилось Тони. Наверное, тушь с ресниц размазалась под глазами. Как бы незаметно спрятаться под одеяло?
— Она уже выспалась, — заявила Анжелика. — Правда, тетя?
Тони бросила беспомощный взгляд на пачку бумажных салфеток рядом с кроватью. Может, как-то прикрыть лицо?
— Тетя? — повторил Гаррет. — Анжелика, по-моему, мы это уже обсуждали?
— А мы с тетей тоже сегодня утром обсуждали, и она сказала, что согласна.
Гаррет мрачно взглянул на Тони, которая как раз обдумывала, как бы так потеатральнее воздеть руки ко лбу и заодно прикрыть черноту под глазами.
— Я согласна, если согласится твой дядя, — сказала она Анжелике.
— Ее полное имя Антонио…
— Антония, — бессильно поправила Тони.
— Просто ужасное имя, — с обезоруживающей откровенностью заявила Анжелика. — А Тони — это мальчишеское имя, а она совсем не похожа на мальчишку, поэтому я решила называть ее анти[2], и она согласилась. Антонио. А глаза у нее как у енота. Ты заметил?
Гаррет будто в раздумье посмотрел на нее.
— Да нет, не заметил.
Что-то произошло у него с голосом — он как будто дрогнул.
— Да вот же, посмотри, вот здесь, — возмущенно проговорила Анжелика, проводя пальчиками у Тони под глазами.
— Анжелика! Прекрати!
Он явно еле сдерживал смех. Вот, значит, кто умеет вытаскивать его глубоко запрятанную веселость.
Она и сама еле удерживалась, чтобы не расхохотаться. Анжелика с расстроенным видом спрятала руки за спину и повернулась к дяде.
— Я просто хотела тебе показать.
— Только невоспитанные дети показывают на такие вещи.
— Я очень хочу быть воспитанной девочкой.
— Вот и хорошо. А сейчас мы пойдем завтракать, а Тони…
— Тетя!
— Тони, — повторил он твердо, — присоединится к нам, как только будет готова.
— Посмотри, посмотри! — закричала Анжелика, глядя широко раскрытыми глазами на свои пальцы. — У меня остались енотские глаза! — Она повернулась к Тони: — Ты пачкаешься, как та черная ручка, которую дядя не велел мне брать.
Наступило напряженное молчание. Тони бросила взгляд на Гаррета — лицо у него было непроницаемо, но плечи подрагивали. Было ясно, что ему очень хочется приструнить племянницу, но он боится открыть рот.
И тогда Тони залилась смехом. Смех или слезы — третьего было не дано, и смех легко победил.
Он перестал сдерживаться и расхохотался, во весь голос, от души.
Анжелика посмотрела на обоих с недоумением.
— И что тут смешного?
У Тони от смеха потекли слезы. Она вытерла глаза длиннющим рукавом белой сорочки, которую надела вчера вместо ночной рубашки, и на рукаве остались черные пятна. Тони расхохоталась еще пуще.
Анжелике стало скучно.
— С этими взрослыми ничего не поймешь, — заявила она и, тряхнув волосами, важно прошествовала к двери.
Устав от смеха, оба одновременно замолчали. Лицо у него, еще хранившее отсвет веселья, стало как-то по-особому серьезно.
— Спасибо, — сказал он негромко.
— За то, что похожа на енота? — Тони хотелось превратить все в шутку, разрядить образовавшуюся неловкость. На самом деле ее трясло, словно героиню какого-нибудь дешевого романа. — Это — пожалуйста. Это мы умеем.
Мадам Йелтси хватил бы удар. Да она и сама была не очень-то собой довольна — слишком много себе позволила, отпустила тормоза и помчалась неизвестно куда, не оглядываясь и не понимая, что с ней происходит…
Нет, пора прибрать к рукам разбушевавшиеся эмоции.
— Я почему-то сомневаюсь, чтобы вы часто играли в енота, — раздался голос Гаррета.
— Правда?
— Вы умная, уверенная в себе женщина, и вас нелегко застать врасплох. У вас это на лице написано.
Это было сказано довольно жестко, и она внутренне сжалась — кажется, еноты ему правятся больше, чем умные и уверенные в себе женщины. Тем лучше.
— И что ж такое написано на моем лице?
Она совсем не была уверена, что ответ ей понравится.
Похоже, этот человек неплохо разбирался в людях, и теперь она с тревогой ждала его приговора. Многое бы она дала, чтобы казаться равнодушной, но ничего не получалось.
— Так что же такое есть в сильных и независимых женщинах, что вам не по душе? — переспросила Тони, подталкивая его к ответу.
— Не цепляйтесь к словам.
— Выкладывайте!
Глаза у него сузились — он не привык, чтобы ему приказывали.
