что его написала ты. Удачи тебе, Оль. Я от всей души желаю, чтобы ты выиграла.
Подружка счастливо взвизгнула и заключила меня в объятия.
Когда мы вернулись к столу, Глеб Рудной в обнимку вместе с моим отцом на два голоса распевали «Раскинулось море широко».
– Хороший ты парень, Глебка! – заявил папа и сунул Рудному кусок пирога. – Зимой приезжай. У нас в Ларюшино рыбалка обалденная! Я тебе такие места покажу, ты про Москву свою и не вспомнишь даже.
– Буду, Виталий Парфенович, - закивал Глеб и с аппетитом откусил от пирога. – Вот как есть буду, аккурат к Новому Году. Какие пироги у вас вкусные, в жизни таких не пробовал! Пухом прямо в живот ложатся, бывает же такое?
– Это жена моя печет, Наталья Семеновна, - с гордостью пояснил отец. – Ты, Глебка, подумай - купил бы домик себе у нас в Ларюшино, коровку завел, поросеночка. Утром выйдешь – природа, красота… Полной грудью тут дышится, Глебка, слышь?
– Глеб, а ведь я еще лучше пироги могу печь, - заявила Оля, подсев к Рудному на подлокотник его стула, и напирая на него своей шикарной грудью четвертого размера. – И с морковкой, и с капустой, и с яйцами. С яйцами у меня особенно вкусные пирожки выходят, Глеб, веришь?
Рудной кивнул и откинулся на стуле. Настойка моего отца явно произвела на него сильный эффект.
– Ты, Глеб Аркадьич, давай-ка, до дому, до хаты, - заметил это папа. – Ты человек городской, молодой, к сливовице непривычный. У тебя съемка завтра важная еще – сам сказал. Давай-ка на покой, пора, пора. А Ульяша вон проводит, чтоб дорогой ничего не вышло.
Не успела я обрадоваться этой неожиданной удаче – я, Глеб, дорога и звездное небо, как тут же в разговор встряла Оля…
– Да зачем же Ульяна, Виталий Парфенович? – Олька помогла Глебу подняться и положила его руку себе на талию. – Я сама его доведу, он ж в соседнем доме. Прослежу, чтоб спать лег в лучшем виде!
– А Бэмби с нами не пойдет? – нахмурился Рудной. – Я Бэмби хочу...
– Включу я тебе «Бэмби», Глеб, включу, - чарующе засмеялась Оля, одергивая совсем уж неприлично поднявшееся платье. – И «Русалочку», и «Золушку», и Белоснежку вместе с семью гномами. Ну пока, Уль! Ты завтра утром забеги, ладно? Там поправить кое-что надо…
– Забегу, - помертвевшим голосом сказала я, чувствуя, словно проваливаюсь в какую-то трясину. Как будто что-то хорошее, доброе, сулящее счастье, и бывшее рядом, стало совсем далеким и недоступным.
Около калитки мой отец и Глеб на прощанье очень душевно спели еще три куплета песни про кочегара, потом обнялись, расцеловались и подружка потянула его за рукав.
– Во такой парень! – чуть ли не прослезился папа. – Во такой! Нечего ему там в телевизоре делать, пусть к нам переезжает. Я с мужиками поговорю, на трактор его устроим. Заживет в Ларюшино припеваючи.
Я была с ним полностью согласна. Проводила взглядом, как Оля уводит парня, к которому рвалась всей своей душой, и убежала в дом.
Пересматривать фотографии Глеба Рудного и рыдать.
ГЛАВА 10
Оля встретила меня в алом шелковом халате. Подруга была так поглощена собой, что не заметила ни моего опухшего лица, ни заплаканных глаз. Судя по тому, как сыто, довольно она улыбалась, ей было, что рассказать. А я уже загодя боялась этого.
– Ну что, давай стихотворение, подправлю там рифму, где нужно, - обыденным тоном сказала.
Олька сунула мне альбом, который мы оформляли вместе – писали в нем красивые стихи о любви. Не обязательно свои – какие найдем. И рисовали всякие рисунки - розы, сердечки...
– Что сегодня ночью было, Ульяна, что было! - не выдержала Оля.
Моя рука над стихом дрогнула.
– Что?
– А вот что!
Ларичева распахнула халат, продемонстрировав на шее несколько небольших темно-алых синяков.
– Тебя кто-то ударил? – ахнула я.
– Ну ты дурочка, - Оля весело засмеялась и пропела, - Сего-о-одня это наконец произошло… Я сделала все-е-е, чтобы он запомнил эту ночь надо-о-лго. Теперь он будем мо-о-о-им и ничьим бо-о-ольше. А все девки пусть ло-о-о-окти кусают от зависти… Возмо-о-жно, я даже беременная, и он сразу на мне же-е-енится! И я бо-о-ольше никогда не приеду в это проклятое Ларю-ю-юшино!
Она открыла галерею своего телефона и показала мне фотки.
Селфи, на которых были изображены она и Глеб. Полуобнаженные. В одной постели.
– Сегодня выложу это в интерне-е-ет, - пропела Ольга. – И Глеб Рудной у меня в кармане!
Я склонила голову к страницам альбома, занавесив волосами лицо. В горле встал ком, а к ресницам подступили горькие слезы.
Он назвал меня Бэмби и сказал пару ласковых слов, а я уже растаяла, представляя наше совместное будущее? Смотрел по-особенному, как мне показалось… Показалось, разумеется, показалось!
– Уль, а ты что расстроилась так, я что-то не поняла? – выгнула выщипанные брови Оля. – Нет бы порадоваться за подругу, а ты сидишь с таким лицом, точно кто-то умер. Ты что, в него, в Глеба, влюбилась?
Я молчала, еще ниже склонив голову, и глотала соленые слезы.
– Ах, Уленька, какая же ты фантазерка, - весело засмеялась подруга. – Глеб – медийная личность, два миллиона подписчиков в инстаграме! Где он, а где ты, ты об этом подумала вообще? Не ты первая, не ты последняя – в Рудного полстраны влюблено. Оставь свои пустые надежды. Мне правда не хочется, чтобы ты страдала…
Она права, а я… Напридумывала себе, жалкая мечтательница! Оля, конечно, ему больше подходит. Яркая, уверенная в себе – она почти стала победительницей шоу, остался всего один этап голосования и финал. У нее самой, как она хвасталась, было уже двадцать тысяч подписчиков, все только ее и обсуждали, а недавно ей позвонили с первого канала и пригласили на передачу «Вечерний Ургант». Оля уже была частью той жизни, неведомой жизни популярного человека, которой жил Глеб Рудной.
Мне там места, конечно же, не было.
– Ничего я в Глеба не влюбилась, ерунда какая-то… – дрожащим голосом сказала я. – Я дома стихи поправлю, хорошо?
Пусть! Пусть мне больно, но, раз уж я пообещала, нужно выполнить обещание.
– Только до вечера занеси, а то завтра уже начинается съемка последнего этапа, - зевнула Оля. – И,
