— Именно так. Я могла только молча наблюдать, не смея ничего сказать ей — все выглядело бы слишком фальшиво.
— Можешь не беспокоиться. Я и Джинни переговорили с Тоддом.
— Вы предупредили его? — Глаза Мэгги расширились от изумления.
— Это Джинни. У меня с ним уговор: с девочками беседую я, а он — с мальчиками.
— И что ответил Тодд?
Бруки безразлично отмахнулась:
— Он сказал: «Не беспокойся, все будет о'кей, па».
Лица обеих женщин просветлели, и они засмеялись. Они попивали чай, беседуя о родительских заботах вперемешку с воспоминаниями о своих сексуальных отношениях. Наконец Мэгги сказала:
— Но сейчас ведь все переменилось, правда? Разве мы могли себе представить, что будем вот так сидеть и спокойно обсуждать сексуальную жизнь своих детей, как, например, способы выращивания овощей.
— Ну, а какое право мы имеем их поучать? Это мы-то, которые сделали свое первое открытие на одной и той же лодке?
— Мы? Ты имеешь в виду себя с Арни?
— Да я и Арни тоже.
Их глаза встретились, и подруги вспомнили день, когда они, молодые и пылкие, оказались на борту «Мэри Диар» и каждая из них решилась на поступок, ставший краеугольным камнем всей их дальнейшей жизни. Бруки вздохнула, оперлась скулой о кулак и машинально потерла запотевшие грани своего стакана с чаем. Мэгги приняла примерно такую же позу.
— Эрик у тебя был первым, правда?
— Первым и единственным, помимо Филлипа.
— И Филлип знал о нем?
— Подозревал. — Мэгги вопросительно на нее взглянула и, в свою очередь, спросила: — А Джин знал об Арни?
— Нет, и я тоже ничего точно не знаю о его бывших подружках. Зачем нам рассказывать об этом друг другу? Это все было несущественно. Это этап взросления, который сейчас потерял свое значение.
— К сожалению, мой первый опыт именно сейчас приобрел очень даже большое значение.
Бруки задумалась и потом решилась сказать:
— Подумать только, что это я дала тебе его телефон, да еще сказала: «Не будь дурой. Почему бы тебе не позвонить своему старому приятелю?»
— Да, детка, значит, это твоя вина.
Они обменялись кислыми ухмылками.
— А смогу я время от времени подбрасывать тебе ребенка, когда мне надо будет уйти вечером по делам?
Бруки засмеялась:
— Ну вот, наконец-то я услышала от тебя первую здравую мысль по поводу твоего малыша. Надо привыкать думать о нем.
— Я это и делаю.
— Знаешь что? Я не хотела двух последних детей. Но они каким-то образом врастают в тебя.
Необычное выражение понравилось Мэгги, и обе женщины засмеялись. Успокоившись, Мэгги вдруг посерьезнела:
— Я хочу сделать тебе еще одно признание.
Бруки тоже выпрямилась и сказала:
— Давай выкладывай.
— Я все еще люблю его.
— Да, это, наверное, тяжело.
— Да, я думала об этом и кое-что решила. Чтобы влюбиться в него, мне потребовалось шесть месяцев. Сколько же я отвела себе, чтобы разлюбить?
А как вообще можно разлюбить? Чем дольше она не видела Эрика, тем сильнее тосковала по нему. Она ожидала увядания чувства, как крестьянин переживает недели засухи, с грустью смотря на гибнущий урожай и думая, что уж лучше умереть сразу, чем видеть это. Но, как сорняк, который может выжить и без воды, любовь Мэгги к Эрику отказывалась увядать.
Прошел август — жаркий, изматывающий, гнетущий месяц. Кейти уехала учиться, не попрощавшись, Тодд отправился на военные сборы, Мэгги наняла пожилую женщину по имени Марта Данворти, которая ежедневно приходила убирать в гостинице. Но, несмотря на помощь Марты, рабочий день Мэгги оставался долгим и строго регламентированным.
В шесть тридцать — испечь кексы, приготовить соусы и сварить кофе, затем — накрыть на стол и привести себя в порядок. С восьми тридцати до половины одиннадцатого — раздать завтраки, причем она взяла за правило пусть недолго, но пообщаться с каждым из гостей, понимая, что от ее дружеского расположения к ним и приветливости зависит, вернутся ли они сюда в свой следующий приезд. Когда последний постоялец позавтракает, привести гостиную в порядок, затем прибрать на кухне, зарегистрировать отъезжающих, что часто затягивалось надолго, потому что большинство постояльцев считали себя ее друзьями. Она принимала плату, заполняла квитанции и готовила их к отправке в конвертах с эмблемой «Дома Хардинга» вместе с другими деловыми бумагами в глубине веранды. Работа с бумагами часто прерывалась ответами на телефонные запросы, которые обычно начинались около десяти утра (их становилось все больше с приближением осени — самого напряженного туристического сезона в Дор). Местные звонки были вполне терпимы и исходили по большей части из коммерческой палаты, которая запрашивала информацию о свободных местах в гостиницах. Но иногородние переговоры были более занудными, и, прежде чем принять заказ, приходилось каждый раз отвечать на одни и те же вопросы. С уходом гостей она заполняла бухгалтерскую ведомость по дневной выручке, отвечала на письма, отсылала на оплату счета, стирала полотенца (прачечная принимала только постельное белье), меняла цветы в вазах, проверяла работу Марты и отправлялась на почту. К двум часам дня начинали появляться новые гости с их бесконечными вопросами: где поесть, где порыбачить и где купить продукты для пикника. Помимо всех этих рабочих обязанностей надо было еще приготовить еду для себя и поесть, сходить в банк и сделать множество других дел, касающихся ее лично.
Ей нравилось быть хозяйкой гостиницы — на самом деле нравилось, — но это была слишком утомительная работа для беременной женщины. Она занималась делами и в то же время постоянно оставалась доступной для своих гостей. Из-за этого было практически невозможно урвать время на дневной сон. Вне зависимости от того, когда появлялся последний постоялец, она дежурила по половины одиннадцатого вечера. Выходных дней не существовало в природе. По ночам, свалившись в постель с гудящими ногами и измотанным телом, она охватывала лоб рукой и думала: «Нет, я ни за что не справлюсь со всем этим, когда у меня будет ребенок». Роды должны были состояться примерно ко Дню благодарения, и Мэгги объявила перерыв в работе гостиницы на конец октября, но не была уверена, что дотянет до этого времени.
«Если бы у меня был мужчина, — думала она в моменты слабости, — если бы только у меня был Эрик». И как это ни было плохо, мысль о нем не оставляла Мэгги.
А двадцать второго сентября позвонила Бруки с сообщением, которое снова всю ее всколыхнуло.
— Ты сейчас сидишь? — начала разговор Бруки.
— Сейчас сяду. — Мэгги опустилась на стул около холодильника. — В чем дело?
