Он жестко осведомился:
— Еще как-нибудь обзовешь?
— Можно и еще. Только не так вежливо.
— Попробуй.
— Нет. — Чтобы успокоиться, Кейтлин глубоко вздохнула. — Ты знаешь, что я о тебе думаю. Как бы еще я тебя ни обозвала, ничего нового ты о себе не услышишь. Я хочу, чтобы ты ушел, Мейсон.
— Зря сотрясаешь воздух, Кейтлин.
— Я знаю, ты владеешь закладной. Пока я ничего не могу с этим поделать. Но ранчо ты не владеешь.
— Верно.
— Ты намерен требовать платежей.
— Снова верно.
— Ну так ты их получишь. Я за этим прослежу.
— Рад слышать. Это для твоей же пользы.
— Хочешь сказать, что лишишь меня права выкупа, если я не заплачу?
— Уверен, я этого не говорил.
Кейтлин выглядела потрясенной.
— Я сделаю все, чтобы ты получил деньги. Что-нибудь придумаю. Но это не меняет того факта, что вести дела мы можем и не видя друг друга.
— А вдруг я хочу видеть тебя?
Кейтлин помолчала, точно раздумывая, что хотел сказать Мейсон своим замечанием, и решительно возразила:
— Нет. Мы можем общаться по телефону или письменно. Здесь я тебя видеть не хочу.
— Мне жаль, — сказал Мейсон тоном, свидетельствующим, что вовсе ему не жаль.
— Ты не всегда был толстокожим.
— Возможно. Слушай, Кейтлин, сейчас жарко, а ты зря тратишь время. Можешь вылить на меня весь свой запас грубостей, но это ничего не изменит: пока я уезжать не собираюсь. Скажи, ковбой, ты серьезно намерена докрасить ограду сегодня?
— Конечно.
— Но ведь есть еще завтра.
— Завтра будут другие дела.
— Сегодня слишком жарко.
— Знаешь, который раз ты это говоришь? Если с тебя хватит, — прекращай.
— А ты?
— Я — нет. — Голос Кейтлин был ровен. — Я закончу работу, чего бы мне это ни стоило.
Злой румянец исчез с ее щек, обнажая усталость. Что-то дрогнуло в глубине души Мейсона при виде этого бледного, изможденного лица.
— Работа на износ вполне может тебя прикончить, — грубовато проворчал он. — И это будет цена твоего упрямства.
— Я крепче, чем ты думаешь.
— Крепче, Кейтлин? И вправду крепче?
— Да. Так почему бы тебе не отдохнуть в холодке, ковбой, пока я не управлюсь?
Мейсон только улыбнулся ее сарказму. Некоторое время оба работали молча. Полуденное солнце жгло яростнее обычного, жара не знала жалости. Все живое искало укрытия, забиваясь в любую тень.
Мейсон работал играючи. Кейтлин же, он заметил, водила кистью с трудом. Крупные капли пота собрались над ее верхней губой и на лбу, футболка на спине стала совсем мокрой. Ее рука двигалась все медленнее, а мазки сделались неверными. Мейсон больше не предлагал прерваться, поскольку отлично понимал, какой ответ вызовет подобное предложение, но следил за Кейтлин очень внимательно.
Когда кисть выпала из пальцев Кейтлин, он поднял голову. Девушка пошатнулась, и Мейсон, мгновенно оказавшись рядом, подхватил ее в тот миг, когда она готова была упасть.
Несколько секунд она неподвижно покоилась в его руках. Когда же Мейсон приподнял ее, чтобы отнести в дом, Кейтлин открыла глаза и слабо запротестовала:
— Нет…
— Тебе нужна помощь.
— Я в порядке.
— В беспорядке, — проворчал он.
— Просто закружилась голова. Пусти, Мейсон.
— Тебе надо куда-нибудь в холодок.
— Позже. Сперва… сперва я докрашу.
— Нет, Кейтлин. Ты доказываешь, что ты сильная и стойкая, но это еще не повод устраивать себе солнечный удар. Так поступают только глупцы.
Она протестовала все время, пока он нес ее к дому, правда, протестовала слабо.
— Пусти же меня наконец, — просила Кейтлин, уронив голову на грудь Мейсона.
— Нет.
— Я слишком тяжелая, чтобы тащить меня всю дорогу.
— Ты легкая, как младенец, — сообщил он. — Ты что, перестала есть?
Неделей раньше, сидя на лошади позади Кейтлин и обнимая ее за талию, Мейсон с неудовольствием отметил ее худобу. Теперь, неся Кейтлин на руках, он был поражен ее невесомостью.
На этом, однако, сходство с ребенком и заканчивалось. Девушка у него на руках была сама женственность: мягкая и нежная, несмотря на свою жуткую худобу. Кейтлин сводила мужчин с ума, даже не желая того.
Мейсон толчком распахнул незапертую дверь дома. Кейтлин попыталась встать на ноги, но он держал ее на весу, прижимая к себе.
— Ты уже можешь меня отпустить, — сказала она.
— Что за спешка?
— Ты же знаешь: я не хочу, чтобы ты меня нес.
— Уже несу.
— Все равно… Мы уже в доме. Мейсон… Мейсон, ты куда?!
— В твою спальню.
— Нет! — вырвалось у Кейтлин.
Мейсон не обратил внимания на ее вопль. Не останавливаясь, он уверенно миновал переднюю, зал, коридор. Пять лет не притупили воспоминаний, он прекрасно знал, где комната Кейтлин. Не прошло и минуты, как он уложил ее на постель.
Оглядываясь, Мейсон видел, что ничего не изменилось. Комната осталась точно такой, как он помнил: бело-розовые занавески, густо-розовый ковер, полка плюшевых зверюшек, которыми Кейтлин одаривали в детстве и с которыми она не расставалась. Кровать, покрытая чем-то пушистым и радужно-ярким. Вопиюще женственная комната, полная противоположность колючей своей хозяйке.
— Какая же Кейтлин настоящая? — внезапно спросил он.
— Не понимаю.
— Нежная и женственная или упрямая и независимая?
Их взгляды встретились.
— А как тебе кажется? — В зеленых, затененных усталостью глазах Кейтлин светилось любопытство.
— Смесь и того, и другого? — предположил Мейсон. — Я прав?
— Ты прекрасно отвечаешь на вопросы.
Сочные губы разошлись в улыбке, открыв белые зубы и кончик розового язычка. Инстинктивно Мейсон потянулся к девушке и почувствовал, как Кейтлин вздрогнула, ощутив его губы. На миг он замер, сберегая вкус ее теплого рта, пробуя влажную сладость там, где губы ее приоткрылись. Так могло бы длиться вечно.
И тут Мейсон вспомнил, зачем он здесь — в этой спальне, на этом ранчо. Он отодвинулся.
— Почему? — спросила Кейтлин.
Ее зеленые глаза теперь стали туманными, почти невидящими.
— Почему я тебя поцеловал? — Мейсон заставил себя пожать плечами. — Потому, наверное, что мне этого захотелось.
— Нет, почему перестал целовать?
Желание обожгло Мейсона. Потому что, не остановись я сейчас, я не остановился бы вообще, — так мог бы он ответить, и это было бы правдой.
— В день нашего первого свидания ты спросила, не собираюсь ли я тебя поцеловать.
— Я помню.
— Лошади шли бок о бок, и мы мечтали прижаться друг к дружке.
— Ты боялся моего отца.
— Я целовал тебя, Кейтлин.
