Это ощущение не покидало ее до тех пор, пока она не испытала на себе взгляды работников ранчо, пришедших выпить пиво перед ужином. Они уставились на нее так, будто никогда не видели на женщине красивую обувь.
Несмотря на решимость не обращать на работников внимания, Мередит так и не смогла побороть природную застенчивость, за что с детства презирала себя.
— Вы выглядите очень… шикарно, — сказал Хэл, который первоначально хотел назвать Мередит чувственной или сексуальной, но сдержался. Если честно, увидев ее в туфлях на каблуках, он остолбенел.
Слово «шикарно» обидело Мередит.
— Я не имею права переодеться к ужину? — язвительно спросила она.
Хэл поднял руки, будто оправдываясь.
— Мы просто к такому не привыкли. Люси никогда не переодевалась.
Конечно, если бы у нее была такая же фигура, как у Люси, она тоже не стала бы переодеваться. Люси выглядела роскошно даже в обыкновенных джинсах и футболке. Как же Мередит хотелось иметь стройную фигуру, как у сестры, и такие же длинные ноги!
Решив плюнуть на чьи-либо мнения о своей персоне, Мередит уселась в конце стола напротив Хэла и вызывающе вздернула подбородок. Пусть все считают ее чудачкой! Жить вечно в этой глуши она не собирается.
На ужин подавались мясные котлеты с овощами и яблочный пирог. Еда оказалась вкусной, но обстановка за столом сохранялась натянутой. Мередит вела себя неприступно, дети хмурились, а Хэл, который только и делал, что мечтал о своей домработнице в туфлях на высоких каблуках, едва обращал внимание на вкус еды.
Поужинав, молчаливые работники разошлись, а Мередит осталась на веранде с Хэлом и детьми.
— Как вы проводите вечера? — спросила она Эмму и Микки, нарушая затянувшееся молчание.
— Никак, здесь такая скукота! — вздохнула Эмма.
— У нас нет даже телевизора, — пожаловался Микки, сокрушенно качая головой.
— Здесь есть проигрыватель, — сказал Хэл, защищаясь, и все трое уныло посмотрели на него.
— А что это такое?
Мередит едва сдержала улыбку, увидев выражение его лица.
— Проигрывателями уже никто не пользуется, — сказала она ему. — Только не говорите мне, что никогда не слышали о CD-дисках.
— Конечно, я слышал о них, — произнес Хэл. — Только, если заметили, здесь не так много музыкальных магазинов, и я не покупаю CD-диски.
— Вы не слушаете музыку? — удивилась Мередит, пытаясь представить, как можно обходиться без нее. — Я всегда включаю тихую музыку, даже когда работаю.
Хэл вспомнил, что его мать поступала так же. Пока она жила на ранчо, в доме постоянно звучала музыка.
— Я привык слушать звуки ночи.
Эмма и Микки переглянулись и одновременно пожали плечами.
Хэл поднялся, радуясь тому, что разговор на музыкальную тему завершен.
— Если вы двое скучаете, так пойдите и помогите мне мыть посуду, — обратился он к детям.
— Это нечестно! — возмутились они.
— Но посуду должна мыть я, — озадаченно проговорила Мередит.
— Нет, повар не моет посуду, — сказал Хэл. — Сейчас вы должны отдыхать. Через минуту я принесу вам чашку кофе.
Он увел с собой протестующих детей, и Мередит осталась на веранде одна.
Идея Хэла с мытьем посуды показалась ей хорошей, только что она станет делать? В Лондоне Мередит могла растянуться на диване и посмотреть телевизор, позвонить подруге или сходить в бар, театр или кино.
А на ранчо никаких развлечений не предвидится.
Можно пойти и поработать на компьютере, но ей не хотелось заходить в еще не прибранный кабинет.
Поразмыслив, она направилась на заднюю веранду, где вчера вечером наблюдала умопомрачительной красоты закат. Сейчас было уже темно, вокруг голубой лампы вились комары.
Мередит подумала о Люси, которая, должно быть, сейчас летит домой, потом о Ричарде, лежащем в больнице. Внезапно прежняя лондонская жизнь показалась ей такой далекой, что Мередит даже не смогла вспомнить, как выглядит Ричард и за что она полюбила его.
Послышался скрип открывающейся двери, и в сумрачном свете Мередит увидела Хэла, который нес в руках кружки.
— Так вот вы где, — произнес он каким-то странным тоном.
— Мне нельзя здесь находиться?
— Конечно, можно, просто я удивлен, потому что сам люблю сидеть тут по вечерам.
Взяв из рук Хэла чашку с кофе, она поблагодарила его. Немного помедлив, он присел на стул рядом с ней. Их разделял стол, но девушке казалось, что Хэл находится слишком близко к ней. Вспомнив о том, как надевала его рубашку днем, Мередит покраснела. Какое счастье, что Хэл не видит ее смущения в тусклом свете лампы!
— Вы решили не работать сегодня вечером?
— Я займусь переводами, как только приберусь в кабинете.
— Вам сейчас нужно отдохнуть, вы весь день провели на ногах, кроме того, для вас тут много непривычного.
— Это так, — с сожалением сказала Мередит.
Хэл невольно залюбовался ее прелестными губами, вздернутым подбородком, ясными глазами и женственными формами.
— Извините, что вел себя грубо на веранде, — сказал он, — но я не люблю перемен.
— Я поняла, — сухо ответила она.
— Мне тридцать пять лет, я всю жизнь провел в «Вирриндаго» и вот уже пятнадцать лет управляю им. Я привык к устоявшимся порядкам. — Он пожал плечами. — Возможно, поэтому мне трудно ладить с детьми.
— А где они сейчас?
— Играют в компьютерные игры и отдыхают после мытья посуды. — Хэл вздохнул и взболтал кофе в кружке. — Я не понимаю детей, не знаю, как с ними общаться. Кажется, они постоянно скучают. Я не помню, чтобы мы с Лидией, будучи детьми, когда-либо скучали.
Мередит посмотрела на него поверх кружки.
— А чем вы занимались в детстве?
— Мы помогали по хозяйству, потом катались верхом, ловили рыбу или резвились у ручья. Мы были предоставлены сами себе.
— Вы играли вдвоем с Лидией?
— Да, — ответил Хэл, не желая рассказывать Мередит о том, что с ними всегда был еще и Джек.
— Может, вам следует рассказать Эмме и Микки, как вы играли в детстве?
— Возможно.
Если бы только Мередит знала, что Хэл избегал тех мест, где он, Джек и Лидия когда-то веселились!
Наступило молчание. Мередит слушала звуки ночи и вдыхала аромат красного жасмина. На улице стояла кромешная тьма.
Вздрогнув, Мередит отпила кофе, радуясь тому, что Хэл находится рядом с ней.
— Вам никогда не хотелось завести собственных детей? — неуверенно спросила она.
— Нет.
— Почему?
— А почему я должен этого хотеть?
— Ну, я не знаю… Вы могли бы оставить ранчо своим детям. Фермеры всегда говорят о преемственности поколений.
