— А может быть, фруктовый пунш? — предложила официантка.
Мей собралась было ответить, но Саид сверкнул на нее взглядом, и она промолчала.
— Фруктовый пунш, — сказал он, пытаясь представить, насколько покорной она будет в постели.
Когда они снова остались наедине, Мей почувствовала себя неловко под его ленивым изучающим взглядом.
— Это обязательно — смотреть на меня так?
— Как? — поддразнил ее он.
Словно медленно стягивая с нее одежду и исследуя руками, и губами, и языком каждый дюйм ее тела. Мей задрожала от возбуждения.
— Это не нуждается в объяснении. Это просто дерзость.
— Любоваться восхитительной женщиной? Мей, Мей, Мей, — прошептал он. — С какими же мужчинами вы общались до меня, если они не тешили свой взор столь изысканной красотой?
— С вежливыми, — прошипела она.
— Как вам не повезло. — Саид заметил в ее взгляде угрозу и поспешил отступить. — Неужели мы будем весь ланч ссориться?
Ссориться казалось намного безопаснее, чем тешить взор его красотой. Хотя, возможно, и нет. Разве перепалки такого рода еще больше не усиливают возникшего между ними напряжения? Мей вдруг охватило отчаяние. Куда делось ее умение «обращаться с людьми» теперь, когда оно было более всего необходимо?
— Конечно нет, — сказала она, растягивая губы в подобии улыбки. — О чем бы вам хотелось поговорить?
Звучит так, словно она берет у меня интервью, с растущим недоумением думал Саид. К этому моменту она должна была бы уже есть у меня из рук.
— Вы всегда так… — он помолчал, подбирая слово, — заносчивы с мужчинами?
— Заносчива? — В синих глазах сверкнуло веселье. — Возможно, так вам кажется потому, что вы не привыкли к женщинам, которые не ложатся на спину, как щенок, едва завидев вас?
— Вы выбрали не очень-то удачное сравнение милая Мей, — усмехнулся он. — Вам не кажется?
И к своему ужасу, Мей покраснела. Саид это заметил.
— О, оказывается, вы обидчивы!
— Нет. — Мей покачала головой. — Я большая девочка и живу в реальном мире. У меня есть работа, которая многого требует от меня. Если бы я не умела сносить насмешливых замечаний вроде вашего, я давно оказалась бы за бортом. Возможно, я действительно вела себя немного заносчиво. Может быть, это реакция. Мне просто кажется, что большинство женщин позволяют вам главенствовать только в силу занимаемого вами положения.
— Опять очень точно подмечено, — протянул Саид. — Как приятно для разнообразия иметь дело с женщиной, которая…
— Отвечает вам?
Он собирался сказать «разговаривает с тобой», но решил остановиться на варианте Мей. Настаивать на собственном было бы явной оплошностью. Какие же отношения должен был он иметь в прошлом, если разговоры в них не играли никакой роли? Саид кивнул.
— Если вам так угодно.
В этот момент официантка поставила перед ними пунш, и оба сделали по быстрому, словно вынужденному, глотку прежде, чем снова поставить бокалы на стол.
Мей наклонилась вперед.
— Так на чем мы остановились?
Саида ослепил свет ярко-синих глаз, и он на мгновение забыл обо всем. С трудом собравшись с мыслями, он произнес:
— Думаю, настало время немного узнать друг о друге. Один из нас задает вопросы, другой отвечает.
— Хорошо. — Мей решила, что это должно быть интересно. — Кто будет первым?
По праву, первым должен был быть он. Он всегда был первым. Это являлось одной из привилегий высокого положения. Однако, как ни странно, Саид захотел уступить эту привилегию ей.
— Вы.
Всю свою жизнь Мей интервьюировала людей и знала, что вопросы, которые лежат на поверхности, влекут за собой поверхностные же ответы. Поэтому она подавила желание спросить, каково это на самом деле — быть принцем.
— Расскажите мне об Эль-Джаре.
Саид прищурился. Если бы она хотела найти самую прямую дорогу к его сердцу, то не могла бы задать более верного вопроса. Потому что земля его предков была ему дороже всего на свете.
— Эль-Джар, — сказал он, и его голос приобрел глубокий, богатый тембр влюбленного человека. Саид улыбнулся чуть печально. — Если я скажу, что это самая прекрасная страна в мире, вы поверите мне, Мей?
Когда он так улыбался ей, она готова была поверить чему угодно.
— Думаю, да, — медленно произнесла Мей, поскольку прочла на его лице страсть, граничащую с одержимостью. — Расскажите мне о ней.
Сопереживание, светящееся в сапфировых глазах, даже Эль-Джар превращало для него в далекий сон. Испытывает ли она свои чары и на других мужчинах?
— Она лежит в самом сердце Юго-Западной Азии, — с трудом заговорил он, но что-то в выражении ее лица — возможно, по-детски приоткрытые губы — заставило слова литься потоком.
Мей зачарованно слушала. Он рисовал перед ней волшебные, казавшиеся нереальными картины. Страна серебристых песков и цветущих оазисов, нефти и жемчуга, иссушающего зноя и резкого холодного ветра. Страна контрастов и богатства, поразительно прекрасная.
Как и мужчина, сидящий напротив меня, подумала Мей, вздрогнув, когда он закончил говорить.
Опустив затуманенный взгляд на стол, Мей заметила, что перед ними уже поставили еду и она почти остыла. Посмотрев в глаза Саиду, она прочла в них вопрос.
— Звучит удивительно, — просто сказала Мей.
Он услышал в ее голосе дрожь искреннего восхищения. Неужели он действительно был так откровенен с женщиной, которую едва знает? С внезапно переменившимся настроением Саид жестом показал на еду.
— Мы должны съесть хоть немного. Иначе шеф-повар обидится.
Мей взяла вилку. Никогда еще ее мысли не были так далеки от еды. Как можно сосредоточиться на содержимом тарелки, если этот удивительный мужчина со смуглым выразительным лицом будит в ней куда более насущные желания?
— Да, должны, — нехотя согласилась она.
Оба машинально потыкали вилкой великолепно приготовленную рыбу.
— Теперь расскажите о себе, Мей, — попросил он.
— Алабама меркнет в сравнении с Эль-Джаром, — возразила она, но Саид покачал головой.
— Расскажите.
Она поведала о своем детстве на ферме, о ловле головастиков банками из-под варенья, и шалашах, и гамаке, подвешенном между двумя яблонями в глубине сада. О кукольном доме в человеческий рост, построенном отцом за яблонями к ее восьмому дню рождения.
— Самая обыкновенная жизнь, — заключила она.
— Не говорите о ней с таким пренебрежением, — сухо сказал Саид.
— Нет. — Мей взглянула на него, вдруг сообразив, что обыкновенная жизнь — это как раз то, чего он был лишен. А разве не в натуре человека хотеть того, чего у него никогда не было? — Нет, не буду.
