— Да. Вот только ты не узнал меня. Почему?
— А вот этого ты никогда не узнаешь, если убьёшь себя руками этого мудака.
— Угу, мудака. Где твоя хвалёная выдержка и вежливость?
— Там же, где твоя рациональность.
— Трудно быть рациональной, когда сходишь с ума. Да ещё и ты обвиняешь меня вместо того, чтобы предложить решение. Я устала от такой жизни, меня воротит от неё, — на глаза навернулись непрошеные слёзы.
— А ты разве живёшь? Посмотри на себя, в кого ты превратилась. Ты существуешь, без смысла, без цели. Иди на работу. Начни общаться с кем-то кроме родственников и врача.
— Я тебя встречу?
— Не встретишь, — он угрюмо покачал головой. — Но свою жизнь изменить сможешь. Обещай мне. Пожалуйста, Мариша.
Не дождавшись ответа, Максим подошёл ко мне, обнял, зарылся носом в волосы и поцеловал в макушку. Я обвила его руками, прижалась всем телом, чувствуя его тепло и биение сердца, а потом с горечью поняла, что я обнимаю пустоту.
Я проснулась от холода. В доме было так же стыло, как и в день моего приезда. И пусто. Ни тёти Вали, ни Васи. Я неуверенно покосилась на печь, но тут же отогнала мимолётную мысль: лучше уж околеть, чем спалить или закоптить дом, пытаясь растопить её.
Если в доме ещё было терпимо, то в пристроенной ванной температура мало отличалась от уличной. Вася гордился, что возвёл пристройку сам, своими руками, вот только до ума он её так и не довёл. Стены не оштукатурил, а пол так и остался цементным. Купаться можно, а остальное мелочи жизни — говорил он. Вода здесь нагревалась длинным и узким, похожим на колонну котлом. Но за всё время нахождения в Гальцево я так и не научилась растапливать его. Поэтому выбрала самый надёжный вариант — нагреть воду в ведре на плите. А дальше меня ожидала не самая приятная процедура купания. Стоять в ледяной ванне, поливаясь водой из ковша, дрожа при этом осиновым листом — сомнительное удовольствие. Зато бодрит.
Укутавшись в халат и накинув сверху плед, всё ещё не согревшись после такого экстремального купания, я принялась за ногти, приводя их если не в идеальный, то хотя бы в более приличный вид. Теперь хоть немного напоминаю себе человека, осунувшегося, бледного, но, по крайней мере, чистого. Сквозь шум фена я услышала, как хлопнула входная дверь, пропуская тётю Валю. Сомнений, что это она не возникло: только она сопровождала своё появлением пыхтением и охами.
Вскоре она заглянула в мою комнату, осторожно отодвинув занавеску.
— Встала? Ну, молодец, — в её голосе звучало одобрение. — Помоги куртку снять.
Я выключила фен и подошла к ней, раздумывая, почему она обратилась ко мне с такой странной просьбой. Догадываться я стала, когда заметила, как она кривит лицо и неосознанно бережёт правую руку. И точно, рука оказалась забинтованной.
— Порезалась вчера, — ответила она на непрозвучавший вопрос.
— Вася, — догадалась я.
Тут её лицо приняло беспомощно-испуганное выражение:
— Не смей никому говорить. Ему не нужны проблемы. У него условка.
— Только его самого это нисколько не беспокоит. Вчера грозился меня убить, — пожаловалась я.
— И ты поверила? Да это он шутит. Он добрый, хороший мальчик, вспыльчивый немного, но отходчивый. А ты куда собираешься?
— На работу пойду.
— Оно и правильно. В люди выйдешь. Тем более, работа тебе нравилась. Сначала с неохотой ходила, а потом бегом летела — не удержать. И сотрудники все добрые, отзывчивые, за тебя переживают, интересуются, чуть ли не каждый день спрашивают. А в холоде-то чего сидишь?
— Я не умею топить.
Она хотела что-то сказать, но, поджав губу, промолчала и начала заниматься печкой. Я внимательно следила, вдруг придётся когда-нибудь повторить. За чаем я расспросила тётю Валю, куда идти и ко скольким. Получалось, что я, если потороплюсь, даже сегодня смогу отработать. Учитывая, что мой рабочий день начинался в четыре часа вечера, вряд ли должность нормальная. Зато место самое козырное — администрация Гальцево. Скорее всего, я там какой-нибудь курьер или типа того.
В половину четвёртого я вышла из дома, с расчётом, что, даже если заплутаю, приду вовремя. Только выйдя за забор, вдохнув с наслаждением морозный воздух, я поняла, как сильно мне опостылел пропахший сыростью дом. Снег слепил глаза, искрился на солнце и приятно похрустывал под ногами. Дорога покрыта раскатанным машинами льдом, поэтому идти пришлось по самой её кромке, чтобы не упасть ненароком.
Двухэтажное кирпичное здание администрации с унылой шиферной крышей и в самом деле оказалось неподалёку от дома. В тёмном коридоре по счастливой случайности я сразу наткнулась на Егора Евсеевича, у которого по наставлению тёти Вали мне следовало получить необходимые инструкции. То, что этот гладко выбритый худощавый мужчина пенсионного возраста одет в тёмно-синий рабочий халат, подтвердило мои худшие предположения относительно характера работы.
— Мариночка! Рад видеть. Выглядишь, как восставшая из ада.
— Спасибо, — сказала я, не зная, как реагировать на фразу, комплиментом не являвшуюся. — Мама — ну не называть же её прилюдно тётей Валей — сказала, вы покажете мне мой кабинет. Я просто ничего не помню.
— Ай, какой кабинет? — добродушно рассмеялся мужчина. — Ты же навроде начальника здесь. В твоём полном распоряжении два этажа, — он поднял указательный палец вверх и уточнил: — Правда, после того как все уйдут. После пяти часов. У нас редко кто задерживается после окончания рабочего дня. А это твои личные апартаменты, — он подвёл меня к неприметной двери под лестницей, за которой оказалась каморка с инвентарём. — Принимай! Всё в лучших традициях профессии.
И точно. Гнутое ведро, деревянная швабра, большая драная тряпка и тёмно-синий халат.
Егор Евсеевич достал из кармана смятый тетрадный листок и огрызок карандаша и нацарапал, какие кабинеты можно мыть, не дожидаясь ухода работников, а какие только после того, как их покинут. Протянул мне листок и сокрушённо развёл руками:
— Перчаток резиновых только нет, последние порвались. Ты уж сама купи, а то не допросишься у них. В бюджете не заложено.
Если бы не стыд и чувство неловкости, всё было бы не настолько плохо. Вымыл полы, закрыл кабинеты, сдал ключи на вахту и свободен. Но при встрече с работниками администрации я не знала, куда деваться: прятала глаза ото всех, еле слышно здоровалась и мямлила в ответ на вопросы и вообще была бы рада превратиться в невидимку. Только когда все разошлись домой, я вздохнула свободно.
К концу моей каторги с непривычки тянуло спину и немели руки. Максим мог радоваться, жизнь действительно заиграла новыми красками. В палитру добавились усталость и унижение. Конечно, любой труд достоин уважения, вот только чувствовала я себя премерзко. Благо, осталась всего пара кабинетов, и можно собираться домой.
Я наклонилась в очередной раз над ведром, елозя тряпку в мутной воде покрасневшими руками, и подскочила от неожиданности. Кто-то шлёпнул меня по заднице. Я резко обернулась, чудом не опрокинув ведро, и увидела перед собой мной пухлого мужчину лет пятидесяти, округлого, как пончик, с волнистыми седеющими волосами и торчащими, как щетина на щётке, усами. Кажется, сегодня он встречался мне в коридоре.
Мужчина радостно улыбался, видимо, ожидая, что я тоже обрадуюсь.
— Что это было? — кровь прилила к щекам, а дыхание участилось. Внутри горячей волной поднималось негодование.
— Ну-ну-ну, Маришенька. Какие мы сердитые! Я так долго ждал тебя. Скучал-скучал сильно-сильно, — усач засюсюкал со мной, как с маленькой.
— Я вас не помню. Давайте поговорим в другой раз, а сейчас мне нужно домыть кабинет.
Мужичок оказался на удивление понятливым. Он послушно развернулся и направился к выходу. Но когда он, пыхтя, достал из кармана ключ и запер дверь, я с упавшим сердцем поняла, что ошиблась.
Глава 7
Теперь я оказалась в западне. По всей видимости, по мнению мужчины, происходящее в данный момент, было в порядке вещей.
