— Когда это произошло?
— Думаю, примерно месяц назад. И Эйлида сказала мне, что он неоднократно предлагал ей свое покровительство.
— В жизни не слыхал ни о чем более оскорбительном! — воскликнул Уинтон.
— Я тоже так считаю, — согласился с ним граф. — Но Шаттл — женатый человек и ничего другого не мог придумать.
— Надо было позволить вам отделать его как следует, — пожалел Уинтон. — Но я уж позабочусь, чтобы он не смел даже заговорить с ней!
— Вы должны понять, что, поскольку Эйлиде приходилось встречать только мужчин подобного сорта, она несколько предубеждена против сильного пола, — с некоторым беспокойством и смущением произнес граф.
Он опасался, как бы Уинтон, узнав об истинных чувствах Эйлиды, не отказался от своих планов. К его немалому облегчению, мистер Уинтон заговорил о другом:
— Я полагаю, у вас где-то есть карта имения. Пожалуйста, отыщите ее и отметьте места, где находятся фермы. Хорошо бы также узнать границы.
— Да, разумеется, — сказал Дэвид.
Он был так рад, что Уинтон не обиделся на Эйлиду, что сразу поспешил к выходу со словами:
— Карты находятся в конторе имения, как это называли во времена моего деда. Пойдемте и посмотрим их, а пока мы будем этим заниматься, я бы не прочь выпить бокал вашего превосходного шампанского, если оно еще осталось.
— Я бы и сам с удовольствием выпил бокал перед возвращением в Лондон, — ответил мистер Уинтон.
Когда граф вез Эйлиду в Лондон в своем фаэтоне, она чувствовала себя так, словно ее везут на гильотину. Ей было по-настоящему страшно и чудилось, что в груди как будто трепещет крылышками дюжина бабочек.
Утром, когда она спустилась к завтраку, то первым делом спросила брата:
— Как нам быть с Бетси и Гловером?
— Забыл сказать тебе, — ответил граф. — Уинтон до отъезда все с ними уладил.
Эйлида, которая думала о стариках ночью, пожалела, что брат не сказал об этом раньше, но упрекать его не стала, а лишь спросила, как поступил со стариками Уинтон.
— Бетси он обещал первый же дом, который будет выстроен в деревне, а пока выплатил ей деньги за прошедшие три месяца.
Эйлида даже вскрикнула от радости, а Дэвид продолжал:
— То же самое он сделал и для Гловера и обоим сказал, что продовольствие, какое им нужно, они могут покупать за его счет. Он все оплатит.
Хоть Эйлида и ненавидела мистера Уинтона, но вынуждена была признать, что он щедр.
К тому же она понимала: ей это не по душе потому, что позаботиться о стариках должен был Дэвид, я вовсе не чужой человек, который распорядился ими словно неодушевленными предметами.
Она и себя ощущала как бы тенью собственной личности, послушно подчиняющейся воле Уинтона.
Когда она об этом думала, ей делалось еще страшнее, чем прежде.
И все же она решила, что не позволит себя запугивать или подавлять силой богатства.
Она еще докажет Уинтону, что голубая кровь важнее материальных преимуществ.
У себя в комнате, принявшись за укладку вещей, Эйлида подумала, что все это напоминает историю о короле Кофетуа и нищей девушке.
Все, что она доставала из гардероба, было изношено и почти превратилось в лохмотья.
Более или менее прилично выглядели платье матери и ее же шляпа, украшенная цветами и страусовыми перьями.
Эйлида решила убрать со шляпы и то и другое, предназначавшееся для того, чтобы произвести впечатление на кредиторов. Должна же она была хоть как-то поддержать собственную храбрость, и хоть выглядело это фантастично, однако отчасти помогло.
В единственный маленький чемодан уложила она те свои вещи, которыми еще можно было пользоваться, кое-что из вещей матери и наконец подготовилась к отъезду в Лондон вместе с Дэвидом.
По любому другому поводу Эйлида рада была бы проехаться в удобном экипаже, запряженном отличными лошадьми.
Но она прощалась с прошлым и уезжала в неизвестное и мрачное будущее, совершенно непредсказуемое, — во всяком случае, она так считала.
Она только и твердила себе снова и снова, что ненавидит человека, за которого выходит замуж.
Казалось бы, она должна испытывать к нему благодарность — ведь он избавил Дэвида от тюрьмы… и тем не менее душа Эйлиды не принимала Уинтона.
Что касается Дэвида, то он неудержимо радовался предстоящей поездке в Ирландию.
— Мне и раньше говорили, что там можно найти самых лучших лошадей, — сказал он сестре. — Если бы ты сосчитала, сколько раз за последнее время лошади, выращенные в Ирландии, выигрывали классические скачки, ты признала бы, что я прав.
Всю дорогу Дэвид вел беседу о лошадях, и только когда они почти добрались до Беркли-сквер, где, как было известно Эйлиде, мистер Уинтон нанял дом, Дэвид обратился к сестре:
— Не унывай, старушка! В конце концов Уинтон — красивый малый и отличный наездник!
— Пытаюсь припомнить все свои молитвы, — еле слышно ответила ему Эйлида.
— Ну так подумай, когда выпьешь сегодня вечером шампанского, а потом уляжешься в удобную постель, что в противном случае я валялся бы на сыром и грязном тюремном полу и по мне бегали бы крысы.
— Пожалуйста, не надо так говорить! — попросила Эйлида. — Это невыносимо!
— Согласен с тобой, я бы тоже этого не вынес, — сказал Дэвид, — и, по правде говоря, мы оба в большом Долгу перед Уинтоном… долгу благодарности.
Эйлида поняла, что брат в иносказательной форме дает ей совет, как вести себя с будущим мужем. Она достаточно хорошо знала Дэвида, чтобы понять его опасения: как бы мистер Уинтон не переменил свои планы, если она сделает что-то не так. Тогда они с братом пострадают оба.
— Я благодарна, Дэвид, — очень тихо заговорила она. — Вся беда в том, что я ни за кого не хочу выходить замуж.
— Ты несешь чепуху! — возразил Дэвид. — Разумеется, ты должна выйти замуж. Если бы мама была жива, а папа не потерял все свои деньги, ты начала бы выезжать как дебютантка и, несомненно, вышла бы замуж к этому времени.
Дэвиду, вероятно, хотелось по возможности изобразить происшедшее в лучшем свете, потому что он продолжал:
— Теперь тебя как замужнюю женщину станут приглашать на все балы и приемы. Ты очень хорошенько и будешь иметь огромный успех, десятки поклонников, домогающихся твоей благосклонности.
Эйлида подумала, что если эти поклонники будут похожи на сэра Мортимера Шаттла, то они ей ни к чему.
Дэвид догадался, о чем она думает, и добавил:
— Забудь о Шаттле! Он хам и выскочка! Найдется немало порядочных мужчин, достойных любить тебя, и это доставит тебе радость.
Но Эйлида про себя решила, что вряд пи можно считать порядочным мужчину, который любит чужую жену. Впрочем, она, видно, рассуждает по старинке.
