— Я не делаю своих женщин несчастными, Джина, — неловко попытался заверить ее Гарри, смягчившись.
— Прекрати! Разве ты не понимаешь, о чем я тебе говорю?! — в отчаянии воскликнула она.
— Это из-за того мужчины, к которому ты неравнодушна? — осторожно предположил Гарри.
— Да, — обреченно кивнула Джина.
— Ты так его любишь?
— К сожалению.
— Ты решаешься его оставить, но при этом надеешься сохранить верность этой любви?!
— Не удивлюсь, если тебе это кажется нелепым, — беспомощно прошептала девушка, не имея слов ни подтвердить, ни опровергнуть его слова.
— Ты восхитительная женщина! — восторженно подытожил Гарри.
— А ты вновь и вновь ошибаешься на мой счет, — проговорила она, слабо улыбнувшись.
— Прости меня за эту глупую настойчивость, — сказал Гарри.
— И ты меня прости.
— Джина, дорогая, хочу, чтобы ты знала: если тебе понадобится с кем-то поговорить, если потребуется дружеская поддержка, помни, я в любой момент к твоим услугам. Ты знаешь, где меня найти, у тебя есть мой телефон. Я почту за честь.
Гарри крепко обнял девушку и нежно погладил по спине. Джина с дрожью почувствовала, как его теплые губы дотронулись до ее щеки. Она вскинула руки ему на плечи, осязая щетинистость твердого подбородка. Они задержались в этой трогательной позе на некоторое время, а когда разняли взаимные объятья, посмотрели друг на друга с улыбкой облегчения.
Теперь между ними все было сказано.
Было около пяти утра, когда Джина, слабо улыбаясь, поднялась с дивана и удалилась в комнату для гостей. Она неторопливо поднялась по ступенькам лестницы, ведущей наверх, и исчезла за дверью комнаты.
Гарри искренне признал, что она отлична от других, но так же, как и прочим своим женщинам, он смог предложить ей только одно — недолгую интимную связь. Сердце Джины заходилось от боли…
Оскорбительное, отвратительное, нелепое предложение. Ей, которая с такой нежностью хранит в себе эту странную и пугающую любовь.
Столько месяцев этот самодовольный тип обрекал ее на томительное сокрытие любви и наконец вынудил порвать с привычной жизнью и спасаться бегством. Она почти призналась ему в своих чувствах, а он не удосужился ее услышать, угадать в осторожных словах опрометчивое чувство.
И как он мог рассчитывать на то, что она, именно она, такая непохожая на всех, ответит ему согласием? И не слишком ли легко он принял отказ, обнявшись с ней под конец как с товарищем?
Ей было больно и обидно.
Джина опустилась на постель и свернулась калачиком.
Она недоумевала, как могла полюбить такого ветреника. Но от ясности понимания их трагических различий ее любовь лишь пуще разгоралась. Будь она безрассуднее, то непременно внушила бы себе, что сможет изменить его. Но у Джины такой надежды не было. Оставалось страдать молча.
Для Гарри ее отказ — не беда. Он попытался, она не поддалась, они уладили это недоразумение к видимому удовольствию друг друга. Теперь Гарри просто забудет о постигшей его неудаче, стоит ей покинуть пределы графства, и сосредоточит всю свою энергию на покорении очередного женского сердца, жаждущего оказаться разбитым.
Гарри подошел к окну и оперся руками о подоконник, глядя на пробуждающийся сад. До него доносились голоса ранних птиц. Он высматривал сквозь ветви деревьев окрашенный розоватым небосклон. Это был первый рассвет, который Гарри наблюдал за долгий-долгий срок.
Он почувствовал себя изнуренно и против обыкновения безрадостно.
Весенний сад казался полуголым, но свеженькая глянцевитая листва смотрелась трогательно. Не было никакого движения. Ни ветка не дрогнула, ни птица не пролетела в расступающемся полумраке.
Гарри ощущал, как трепещет от волнения его сердце. Все было притворством — и въедливые выяснения причин ее увольнения и решения уехать, и легкомысленное предложение близости, и дружеские объятья…
Почти год он боялся подступиться к этой независимой женщине, почти год разыгрывал из себя плейбоя, чтобы вызвать в ней ревность, почти год втайне восхищался ею, загадывая по-юношески пылкие желания, при этом отделывался шутками и малозначительными знаками внимания.
И только теперь Гарри решился сказать ей, что порой боится быть отвергнутым. Он открыл ей самую свою заповедную тайну, предстал перед ней таким, каким его никто еще не знал. Но не сумел остаться честным до конца и потому был отвергнут.
Хотел бы он знать, кто тот мужчина, что не пожелал ответить на ее чувства.
Гарри понимал, что этой женщине нужны только безусловная любовь и искренняя преданность. Она никогда не согласится на мимолетную интрижку. А он при всем своем обожании не мог представить, что так вдруг решится оставить привычки и увлечения холостяцкой жизни и посвятить себя одной-единственной женщине, даже такой замечательной, как Джина Лейтон.
Ее увольнение стало для Гарри полнейшей неожиданностью, а желание переехать в Лондон, без преувеличения, шоком. Он долго не осмеливался что-либо предпринять и дать ей знать о своих чувствах. Все откладывал, раздумывал, трусил. Пока не настал последний день — день прощания, день многих происшествий, день выстраданных откровений…
Однако все его усилия оказались напрасными. Он не вложил в свои слова должной страсти, или же просто не был с ней до конца откровенен. Она не услышала его.
Гарри надеялся, что сделает лишь первый шаг навстречу ей, а оставшуюся часть пути преодолеет сама Джина, откликнувшись на его побуждение. Ведь именно так было всегда. Он подманивал женщину, и та с готовностью бросалась к нему. Но, увы…
Он и предположить не мог, что эта сдержанная и тихая девушка безответно влюблена. Влюблена настолько, что не способна вынести собственной любви, и поэтому вынуждена бросить налаженную провинциальную жизнь и ехать в суетный Лондон. Гарри не мог осознать этого. Если бы она была движима денежными или материальными мотивами… Но дело было не в них. Дэйв предлагал ей и повышение по рангу, и увеличение заработка. Однако Джина от них отказалась. Она была настроена решительно, и Гарри в очередной раз убедился в ее стойкости.
Джина всегда говорила либо «да», либо «нет», и ни разу «быть может», «посмотрим», «не исключено». Она не виляла, не имела привычки менять свое мнение, поскольку не высказывалась, не подумав.
Гарри было непросто определиться со своим к ней отношением. Он затруднялся отделить интерес к яркой и необычной рыжеволосой женщине от восхищения ее профессионализмом и уважения к человеческим качествам. Он и теперь затруднялся сделать это. Если бы все было проще, то он давно бы сделал ее своей.
