– Верно, золотко. Хорошо, что ты это понимаешь. Раньше сеньор Джон привозил своих друзей на каникулы, ну, когда уже учился в Европе. Ох, эти ребята были такими неаккуратными! Вечно повсюду бросали бумажки, окурки, топтали цветы – и не скажешь, что из хороших семей.
– Кончита, а правда, что Джон… сеньор Джон никогда не праздновал свои дни рождения?
– Когда была жива сеньора Марисабель, праздновали. А потом старый Карлайл не разрешал. Не мог даже мысли допустить, что без Марисабель можно смеяться и веселиться. Он ведь ее очень любил, старый упрямец. Больше жизни.
– Понимаю… Жаль. Тяжело вырасти без собственного праздника. Кончита, а кто вам помогает на кухне?
– Девчонки, кто ж еще. Чимара – она осталась сироткой в четыре года, так здесь и выросла. Потом Марисоль. Эта сбежала от своего мужика. Он был настоящий негодяй, Фелипе Гонсалес, бил ее, даже когда она уже носила его дитя. Слава господу, все кончилось хорошо. Девчонка у нее – прелесть, Чикита, ей три годика, а саму Марисоль Джон оставил в доме, мне в помощь.
– Он добрый человек.
– Что ты, золотко! Он – святой. И всегда держит слово. Весь в отца.
– Знаете что, Кончита? Мы устроим для него праздник. Ведь день рождения у него в августе…
Кончита так и просияла.
– Ох, какая же ты умница, золотко! Мне бы не хватило смелости, одной-то! А так – я же смогу приготовить настоящий праздничный стол! И торт, огромный белый торт со свечками, и соусы, и мясо, и птицу, и французский салат, и еще испечь горячих булочек… Ох, золотко, если все это удастся, я буду самой счастливой поварихой на этом берегу Реки!
Морин расцеловала тугие черные щеки сияющей Кончиты и отправилась изучать местность, на которой уже через несколько суток должно было начаться ее сольное выступление. Морин О’Лири – хозяйка бала в Доме На Сваях!
Морин стояла на затененной террасе Дома На Сваях и любовалась пейзажем.
Небо было бирюзовым, нежно-голубым, пронизанным золотыми лучами солнца, чуть рассеянными среди мелких жемчужно-белых облаков, стремительно проносящихся мимо. Облака предвещали дождь. Морин уже знала, какой здесь дождь. Мутная стена воды, низвергающаяся с небес. Зато когда дождь кончался, все мгновенно преображалось. Никакой серой хмари, никакого полумрака. Снова яркое солнце, снова бурная изумрудная зелень, сверкающая бриллиантами дождевых капель…
Джон Карлайл вырос за ее плечом бесшумно и неожиданно, и Морин подпрыгнула, схватившись за сердце. Джон с некоторым усилием заставил себя не смотреть на эту прекрасную пышную грудь.
– Ох, вы меня напугали!
– Виноват. Может, я попробую подойти еще раз?
Синие глаза обежали всю ее фигуру, и Морин едва не рассердилась. Этот человек волновал ее, волновал и будоражил, а если он будет появляться так незаметно, то рано или поздно без труда прочтет на ее лице все тайные мысли…
– Вы уже здесь, так что незачем.
Могучие загорелые руки Джон скрестил на груди, словно бессознательно прикрывался от нее. Морин поспешно отвела взгляд от этих рук. Сильных, красивых, уверенных рук… Как они ласкают? Как трогают?
– Как вам здесь?
– Прекрасно. Немыслимо. Восхитительно. Нереально. Я бродила по саду и мысленно расставляла столы. Теперь там бродят ваши парни и расставляют их на самом деле. Хотите знать, что я думаю? Этот сад слишком прекрасен, чтобы пускать сюда толпу наряженных снобов.
– Среди них будут не только снобы.
– Все равно.
Она была так немыслимо хороша, так сексуальна, так напоминала языческую богиню с разметавшимися золотыми кудрями, что Джон едва мог заставить себя следить за ее словами. Все в нем кричало: останься здесь со мной, рыжая! Будь моей любовью до скончания дней, а это недолго, потому что даже если ты останешься со мной, я очень скоро умру от ревности. К небу, что простирается над тобой. К солнцу, что ласкает твою белую кожу. К птицам, что смеют петь для тебя. К цветам, что осмеливаются припадать к твоим ногам…
– Мой суровый босс! О чем задумались?
– Сам не знаю. Ну, расскажите, что еще приходит вам в голову при взгляде на наш дом?
– Он прекрасен и практически совершенен. Может быть, я изменила бы дизайн внутреннего дворика. Там белая стена, а цветы по ней так и вьются. Мне представляется что-нибудь нефритово-зеленое, с прожилками. У меня есть один знакомый парень-художник…
– Спасибо, нет.
– Это не МОЙ парень. Строго говоря, он вообще ничей. Он – гей.
– Господи, откуда у вас такие знакомые! О чем вы сейчас думаете?
– О том, что на небе скоро зажгутся звезды, и все здесь станет еще прекраснее.
А он, Джон Карлайл, суровый ранчеро и Властелин Леса, думает о том, как прекрасно было бы заняться с ней любовью под этими звездами!
– Вы когда-нибудь справляли здесь Рождество? Я даже не представляю Рождество без снега…
– Давным-давно. Когда мама была жива. Я плохо помню.
– И ель была?
– Наверное… Да, конечно была. Не совсем ель. Пиния. Елок тут нет.
– И под ней лежали подарки?
– Не пойму, с чего это вы вспомнили про Рождество в начале лета?
– Просто так. У нас ведь праздник. Нужен какой-то неожиданный ход. Вот я и подумала – пусть в Доме На Сваях впервые за много лет опять будет Рождество. Поставим во внутреннем дворе вашу пинию, положим подарки… В списке гостей много семейных пар, надо полагать, дети тоже приедут?
– Наверное, я как-то не…
– Представляете, какой для них будет сюрприз! Подарки под елью, то есть под пинией!
Зеленые глаза лучились, на алых губах играла мягкая и счастливая улыбка. Джону все сильнее хотелось ее поцеловать.
Такую женщину должны любить дети. Абсолютно все. И она станет возиться с ними, играть, носиться по зеленой траве, выслушивать их маленькие, но Самые Важные на Свете Секреты, а если она расплачутся, будет вытирать им слезы и утешать…
Спокойнее, Джон Карлайл. Подумай о чем-нибудь суровом, сдержанном и истинно мужском. Например, о ранчо на излучине, откуда сегодня прискакал Рикардо и сообщил, что пегая кобыла жеребится…
Пегая кобыла несется вскачь, а за ней – жеребец. Они прекрасны и свободны, и нет на свете ничего, что могло бы помешать их любви, ибо таково предназначение природы – любить и дарить новую жизнь…
Лицо Джона помрачнело так резко, что Морин посмотрела на него с тревогой.
– Босс, я вас и в самом деле начинаю вас опасаться. У вас сейчас такое лицо сделалось, как будто вы собираетесь взять меня за шкирку и сбросить в реку, к крокодилам!
В этот момент Джон вспомнил Боско Миллигана и его мерзкие волосатые ручонки, бесстыдно шарящие по этому прекрасному телу. Строго говоря, именно Боско, окажись он сейчас здесь, закончил бы свою бесславную жизнь в зубах крокодилов.
