Впрочем, какая разница? Возможно, они с Кэти Ророа никогда больше не встретятся.
– Здесь осталось еще немного мороженого, если хочешь, мамочка, – заметила Шейла, вернувшаяся к столу, чтобы помочь Кэти.
– Нет, спасибо, я уже поела, Шейла.
Единственная пища, которая ей сейчас требовалась, – это пища для души, которой нужно было как следует запастись, чтобы впоследствии питаться воспоминаниями – о том, как она была женщиной, а не только матерью.
– Я займусь кофе, Кэти, – вставил Кеннет. – Спасибо вам за все.
Старушка, заканчивающая вытирать стол, бросила на него понимающий взгляд.
– Тогда я тоже отдохну. – Составив посуду на тележку, она с ласковой улыбкой посмотрела на Шейлу. – Лучше пожелай маме спокойной ночи сейчас. У нас с тобой много дел.
– Да, у нас много дел! – с нетерпением согласилась девочка. – Спокойной ночи, мамочка! – крикнула она, подбегая к Марианне с раскрытыми для объятий руками.
Марианна пережила несколько тревожных моментов, боясь, как бы ноги дочери не зацепили подол платья, когда она подхватит ее, чтобы, как обычно, поцеловать на ночь. К счастью, все обошлось благополучно, и Шейла, обняв ее за шею, уткнулась в щеку матери.
– А меня поцелуют на ночь? – с усмешкой спросил Кеннет, подходя поближе, чтобы оказаться в пределах досягаемости.
Шейла хихикнула и, наклонившись, запечатлела поцелуй на подставленной щеке. Это было сделано без малейшего колебания, и, хотя Кеннет не являлся для нее незнакомцем, девочка никогда так охотно не фамильярничала с мужчинами. Была ли это проявление естественной симпатии, инстинктивной приязни, доверия?
«Для нас нет будущего с Кеннетом Джорданом, – сурово напомнила себе Марианна, опуская Шейлу на пол. – Нет смысла гадать, что испытывает ее дочь к этому мужчине».
– Ступай, – подтолкнула она Шейлу. – Я приду и заберу тебя, когда пора будет уходить.
– Не забудь, комната с раковинами, мамочка.
– Я провожу ее туда, – заверил девочку Кеннет.
– Спокойной ночи всем, – добродушно кивнув, сказала Кэти Ророа и покатила тележку в дом.
Шейла последовала за ней, расспрашивая о драконах.
«Мне приходится сражаться со множеством этих тварей», – внезапно почувствовав себя несчастной, подумала Марианна. Деньги – это проклятие, страшное проклятие, и она бессильна снять его. Помимо всего прочего, так и не получен окончательный ответ на вопрос, был ли инцидент со взрывом катера трагической случайностью?
Генри погиб. Тимоти в мучениях умер от рака, несмотря на самое лучшее в мире лечение… И никто не может сказать, как в конце концов распорядятся денежные мешки состоянием, когда драка закончится. Ведь наследник – ребенок, которым можно манипулировать, которого, случись такая необходимость, можно устранить…
Марианна содрогнулась. Теплые руки тут же обхватили ее за плечи.
– С Кэти она в безопасности.
В безопасности?! Даже армия телохранителей не в состоянии обеспечить им безопасность! И что это за жизнь – в золотой клетке, с вечными сомнениями в том, кому можно доверять, а кому нет!
Сегодняшний вечер – лишь маленькая передышка, единственный за долгое время глоток свободы.
Марианна глубоко вздохнула, пытаясь прогнать свою боль, не дать страданию испортить эти минуты с Кеннетом. Они были для нее слишком драгоценны, чтобы их терять.
– Итак, мы одни, – проговорила она, поднимая руки, чтобы сделать то, о чем мечтала с той самой минуты, как Кеннет вышел отворить им ворота: провела пальцами по завиткам волос на его груди и улыбнулась. – Мне тоже необходимо чувствовать всего тебя, и немедленно.
На него с улыбкой смотрели глаза тигрицы…
Это сравнение мелькнуло в голове Кеннета, даже несмотря на то что его тело ликовало от ее прикосновений. Здесь нечто большее, нежели простое осуществление фантазий. Что-то глубоко первобытное было в движениях этих пальцев, перебирающих волосы на его груди, слегка царапающих кожу.
Она решилась. Она пойдет до конца. Сделает ли она это как тигрица, пришедшая, чтобы убить, быстро насладиться добычей и так же быстро скрыться, удовлетворенно урча?
Нет! Все в Кеннете противилось этому. Одна ночь, сказала она, но одна ночь ни в малой мере не устроит его. Он должен заставить Марианну почувствовать, что и ей этого недостаточно.
Ее ладони медленно поднялись к плечам Кеннета и спустили с них рубашку. Ему следовало вернуть утраченное самообладание, пока она не заставила его окончательно потерять голову. Но прежде чем он смог остановить ее, Марианна наклонилась и провела языком по его соску, затем прижалась к нему ртом… и Кеннет уже не в состоянии был даже пошевелиться.
Его рассудок плавился, тонул в ощущениях, которые эта женщина вызывала прикосновениями губ и языка. Ее руки заскользили по предплечьям Кеннета, сердце которого грохотало как барабан. Рубашка начала падать, и он в последний момент вцепился в рукав, не понимая, зачем это делает, – возможно, желая хоть за что-нибудь ухватиться…
Марианна легко провела пальцами по чувствительной коже под ребрами, а затем поцеловала то место, где с особенной силой отдавались удары сердца. Его тело жило собственной жизнью, и Кеннет понял, что все будет кончено, едва она опустится ниже… Ее пальцы скользнули под пояс его шорт.
Он должен остановить ее. Немедленно!
Схватив Марианну за предплечья, Кеннет поцеловал, терзая ее рот так же, как она терзала его плоть. Встав на цыпочки, она обхватила его плечи, слегка царапая спину ногтями, и ответила на поцелуй с такими же неистовством и страстью.
Кеннет отнес Марианну к балюстраде, подстелив рубашку, усадил на нее и попытался восстановить дыхание. Ее горевшие янтарным пламенем глаза, казалось, ничего не видели, губы все еще были приоткрыты. Кеннета вдруг осенило, что женщина действует инстинктивно, под влиянием порыва, руководимая желаниями, до конца не понятными ей самой.
– Марианна…
При мягком звуке его голоса отсутствующее выражение на ее лице сменилось такой беззащитной мольбой, что у Кеннета перевернулось сердце. Он погладил ее по щеке с нежной заботой, надеясь, что она почувствует это.
– Я хочу любить… а не взять тебя.
– Я делаю что-то неправильно? – встревожилась она.
И Кеннет осознал, теперь уже без тени сомнения: все, что она делает с ним, для нее внове. Раньше она сопротивлялась не только ему, но и пробуждению чувственности, с которой не знала, что делать, а сегодня вечером чувственность победила.
Что же у нее был за муж, который привил ей такую неуверенность в себе? Кеннет постарался не думать об этом. Важно только то, что ни один мужчина прежде не вызывал в ней таких сильных и глубоких ощущений. Для нее это был столь же уникальный опыт, как и для него, и она нуждалась в его поддержке.
