— Значит, ты будешь дома не раньше семи?
— Вероятно, да.
Она взглянула на него сквозь стекла огромных очков в роговой оправе.
— Постарайся вернуться пораньше.
— Я не могу обещать.
— Просто постарайся, ладно?
Он кивнул.
— Ну, мне лучше приняться за работу, — сказала Нэнси, складывая газету.
— Мне тоже.
С чашкой кофе и стаканом сока в руках она коснулась своей щекой щеки Эрика.
— До вечера.
Она направилась в свой кабинет на первом этаже, а Эрик вышел из дома и, пройдя короткий отрезок тротуара, остановился у гаража, обшитого вагонкой. Он поднял дверь рукой, мельком взглянул на респектабельную «ауру» серо-стального цвета и забрался в ржавый «форд»-пикап, который двадцать лет назад был белым и не нуждался в проводе для закрепления выхлопной трубы. Это устройство приводило Нэнси в смятение, но Эрик все больше любил свою Старую Суку, как он шутливо ее называл. Двигатель был все еще надежен; название компании и номер телефона на дверях до сих пор оставались четкими; а кресло водителя — по прошествии стольких лет — приобрело такую же форму, как и его задница.
Повернув ключ, Эрик пробормотал себе под нос:
— Ну, Старая Сука, вперед!
Она обнадеживающе отреагировала, и не прошло и минуты, как старый шестицилиндровый двигатель, загромыхав, ожил.
Эрик нажал на газ, улыбнулся, дал задний ход и выехал из гаража. Дорога из Рыбачьей бухты к Гиллз-Рок занимала девятнадцать красивейших, как считал Эрик, миль мироздания, вместе с Зеленой бухтой, периодически возникающей слева, фермами, фруктовыми садами и лесами справа. За Рыбачьей бухтой после Мэйн-стрит, обрамленной с обеих сторон цветами, дорога поднималась вверх, затем делала поворот и ныряла в коридор между стенами густого леса, далее, мимо частных коттеджей и мест для отдыха, шла на северо-восток, время от времени петляя к берегу: У живописного поселка Эфрейм с двумя белыми церковными колокольнями, отражающимися в зеркальной поверхности Орлиной гавани; у Сестринского залива, где на крыше ресторана Эла Джонсона уже паслись его любимые козы; у залива Эллисон с панорамным видом, открывающимся с холма за гостиницей «Великолепный Вид» и, наконец, у Гиллз-Рок, где воды озера Мичиган встречались с водами Зеленой бухты и создавали опасные течения, из-за которых эта зона получила свое название — Край Могилы.
Эрик часто задавал себе вопрос, почему город и скала названы по имени давно забытого Илайеса Гилла, тогда как Сиверсоны поселились там раньше, и жили дольше, и обитают до сих пор. Почему, черт возьми, если имя Гилл исчезло из налоговых ведомостей района и из телефонной книги? А недвижимость Сиверсонов продолжает жить. Дед Эрика построил ферму на утесе над заливом, а отец построил дом, скрытый под кедрами близ гавани Хеджихог, а они с Майком занимались лодочным чартерным бизнесом, чтобы обеспечить достойную жизнь двум семьям, а точнее — трем, если считать Ма.
Гиллз-Рок можно было вообще не называть городом. Он представлял собой лишь небольшую кучку поврежденных бурями строений, протянувшихся вдоль юго-восточной стороны гавани, делая ее похожей на щербатую улыбку. Ресторан, магазин сувениров, лодочная пристань и дом Ма являлись основной преградой для деревьев, не дающей им расти у самой кромки воды. Среди деревьев были разбросаны более мелкие постройки и обычное имущество рыболовной общины — лодочные трейлеры, лебедки, бензиновые насосы и спусковые салазки, в которых большие лодки ставят в сухой док на зиму.
Свернув на подъездную аллею, машина поехала вниз по крутому склону и затряслась на каменистой земле. Между участками гравия, среди скопления хижин около дока беспорядочно росли клены и кедры. За крышей домика, где чистили рыбу, уже виднелись чайки, которые, падая, расчерчивали зеленые берега белыми полосками. В воздухе висел дым, тянувшийся из домика, где коптили рыбу. Все вокруг пропитывали вездесущие запахи гнилого дерева и рыбы. Остановившись под своим любимым сахарным кленом, Эрик заметил, что сыновья Майка, Джерри Джо и Николас, были уже на борту «Мэри Диар» и «Голубки»: чистили палубы, замораживали холодильники для рыбы и размещали продовольствие. Так же, как он и Майк, мальчики выросли у воды и начали выходить в плаванье, как только их руки достаточно окрепли, чтобы держаться за перила. В свои восемнадцать и шестнадцать лет Джерри Джо и Николас были ответственными знающими помощниками.
Захлопнув дверцу грузовика, Эрик помахал мальчикам и направился к дому.
Он вырос в этом доме и не задумывался над тем, что тот стал еще и офисом. Входная дверь могла быть в это время закрыта, хотя ее никогда не запирали; уже без пяти семь Эрик увидел, что она раскрыта настежь и подперта упаковкой из шести банок кока-колы. На стенах офиса, обитых панелями из сучковатой сосны, висели искусственные приманки, блесны, репелленты для отпугивания насекомых, приемно-передающая радиоустановка, бланки разрешения на рыбную ловлю, карты Дор-Каунти, рыболовные сачки, два чучела лосося и дюжина фотографий туристов с призовыми уловами. На одной вешалке болтались желтые непромокаемые плащи для продажи, на другой — радуга спортивных хлопчатобумажных маек с надписью «ЧАРТЕРНОЕ РЫБОЛОВСТВО СИВЕРСОНОВ, ГИЛЛЗ-РОК». На полу стояли упаковки с прохладительными напитками, а на карточном столике в углу — кофейник на двадцать пять чашек для клиентов.
Пройдя за стойку с устаревшим латунным кассовым аппаратом, Эрик направился через узкую дверь в комнату, бывшую когда-то боковой террасой. Теперь там размещался запас пенополистироловых охладителей и морозильник.
Другая дверь в дальней части террасы вела в кухню.
— Доброе утро, Ма, — сказал он, входя.
— И тебе доброе утро.
Он потянулся к буфету за большой белой чашкой и налил себе кофе из облупленной эмалированной кружки, стоявшей на обшарпанной газовой плите — той же самой, что появилась здесь, когда он был еще мальчиком. Ее решетки стали толстыми от жира, а стена за плитой покрылась желтыми пятнами. Но Ма была плохой хозяйкой, за одним исключением: дважды в неделю она пекла хлеб, отказываясь от покупного, и заявляла:
— Эта штука убьет тебя!
В это утро она замешивала тесто для хлеба на старом раздвижном столе, покрытом голубой клеенкой, с которой у Эрика были связаны замечательные воспоминания. Это была единственная новая вещь после 1959 года, когда убрали древний деревянный ледник и Ма купила холодильник «Гибсон», который превратился теперь в пожелтевший реликт, но все еще продолжал работать.
Ма никогда ничего не выбрасывала, используя для домашних нужд. На ней был ее обычный костюм — голубые джинсы и облегающая футболка цвета морской волны, что делало ее похожей на дымовую трубу. Анна Сиверсон любила футболки с надписями. Сегодня она носила на себе слова: «Я СДЕЛАЮ ЭТО С БОЛЕЕ МОЛОДЫМ МУЖЧИНОЙ», рисунок пожилой женщины и молодого мужчины, который ловит рыбу. Ее тугие локоны цвета никеля сохраняли форму палочек для домашнего перманента, на носу сидели очки, почти такие же старые, как и «Гибсон», с такими же пожелтевшими стеклами.
