на тебе одежды, тем безумнее я становлюсь.
Упираюсь ладонями Лёше в грудь, ловлю тихую усмешку.
- Что за веселье? Надеюсь, это ты над собой? – не понимаю его настроения.
- Конечно, над собой.
- Если знал, что будешь волноваться, зачем меня сюда привёл.
Горячие губы снова у моего уха. На этот раз мочке достаётся мягкий укус.
- Говорю же: хотел увидеть тебя с минимумом одежды. Лучшего повода не нашёл.
Лёша отстраняется и смотрит на меня с прищуром, а я открываю рот, чтобы что-то сказать, но никакого задорного ответа на ум не приходит.
Будь я поопытнее, могла бы намекнуть, что вести меня куда-то вовсе не обязательно, достаточно пригласить к себе, но я реально боюсь и не чувствую себя готовой за такой короткий срок идти дальше. Хотя в голове долбит мысль, что взрослый парень не будет ждать вечность.
- Расслабься, - вздыхает Лёша. – Ты чего так напряглась? – Его указательный палец утыкается мне между бровей. – И перестань хмуриться.
- А я нет… да я нет.
- Тс-с-с, - рука под водой сжимает мою ягодицу, прерывая поток невнятных оправданий. – Давай по ленивой реке?
- Давай, - подхватываю с радостью.
И облегчением. Потому что если намёки начались, то это значит – они не прекратятся, а значит, мне следует его предупредить, что у меня совсем нет опыта.
Это отвернёт его? Или раззадорит?
Не знаю. Реакция может быть любой. Это-то меня и беспокоит.
- Лёшенька, сынок, может не надо? – в глазах матери слёзы, а на лице неуверенность.
- Мам, надо.
- Но как же так… Такой долгий срок.
- Это для твоей же пользы. Здесь тебе помогут, решат проблему.
Мы стоим у ворот загородной клиники, которую мне посоветовали. День пребывания здесь стоит немалых денег, но прошлая неделя выморозила меня до невозможности. Мать ушла в отрыв с очередными случайными «друзьями», и я понял, что всё. Терпению есть предел. Я ведь думал она всё, завязала. Не могу я жить, ожидая её очередного срыва. Лечиться она категорически отказывается, вот и сейчас отрицает.
- У меня нет проблем, сынок.
- А когда три дня под капельницами лежала, их тоже не было? – спрашиваю в лоб.
Отворачивается, прячет взгляд. Ей стыдно, но всё равно мотает головой и, словно мантру, повторяет:
- У меня нет проблем… нет проблем, сынок. Ни к чему на меня тратиться.
Вижу, как украдкой утирает слёзы. Обнимаю её за плечи, говорю, что всё в порядке и деньги не вопрос.
- Мне страшно, - выдаёт под конец.
- Чего боишься?
Мне хочется, чтобы здесь, в закрытом «пансионе» ей помогли. И осознать собственную зависимость, и найти силы в борьбе с пагубной привычкой.
- У меня ощущение, что если войду в эти двери, мы больше не увидимся.
- Глупости. Увидимся, - сглатываю с трудом, - через полгода, мам, увидимся.
Контакты с внешним миром тут запрещены, это одно из основных условий. Даже звонки. О её состоянии я могу узнавать через врачей, а мои слова ей будут передавать. Там уж специалисты знают, как правильно поддержать, не вызывая новых срывов.
Плечи матери дрожат, а я наклоняюсь и целую её в макушку. Во мне нет отвращения, наоборот, я люблю мать. Возможно потому, что помню её другой. Мы же не всегда так жили. Проблемы начались внезапно, я до сих пор не понимаю, какой бес в них с отцом вселился, что они запили. Нормальная же семья была. Просто в один день всё сломалось, как по щелчку пальцев. Неприбранный дом, пустой холодильник, грязная одежда, незнакомые пугающие визитёры, звон пустого стекла в мусорных пакетах и под ногами.
Я подрос и сбежал от этого, потому что не видел иного выхода, думал, можно забыть о «болезни» родных простым отрицанием очевидного, но нет. За всё надо платить. И за необдуманные импульсивные поступки.
- Пойдём, - тяну её к воротам.
- А ты побудешь со мной ещё немного? Побудь, а? Лёшенька, пожалуйста. Не уезжай сразу.
- Конечно, сколько надо, мам, побуду.
Уезжаю я только через три часа. Часть времени ушла на оформление документов и проговаривание условий, остальное я провёл с матерью. Успокаивал и настраивал на лучшее, как мог.
С каждым километром исчезающего под колёсами авто асфальта ком в груди уменьшается, а туман в голове рассеивается. Я ставлю блок на мысли о матери. Я поступил правильно, так будет лучше всем. И ей самой в первую очередь.
Теперь Вера…
Горько усмехаюсь. Малышка меня прибьёт. Я пропал больше чем на неделю, по телефону отвечал сухо, либо вообще трубку не брал. Во-первых, не хотел грузить её своими проблемами, во-вторых, и времени на разговоры не было, да и настроения, что уж тут говорить. Я не из тех, кто сливает личный негатив на других, а уж на девушек, тем более. Переписки, откровенно говоря, не люблю. Лучше голосом, но времени « на голос» просто не было.
В городе беру курс сразу на дом её подруги, зная, что Вера пока живёт у неё. Вика быстро оклемалась и смотрит на нас с каким-то ехидством. Какие они всё-таки разные. В Вере есть наивность и непосредственность, а ещё серьёзность и женская основательность, которая, наверняка, с годами лишь окрепнет. А Вика выглядит прожжённой опытной стервой, хотя с Верой они одногодки.
Моя девочка отвечает на первом же гудке. Видимо, сидела с телефоном в руке, поэтому такая супер-реакция.
- Прости, что пропал, были обстоятельства, - знаю, что она ждёт извинений, поэтому с них и начинаю.
Мы не виделись уже больше недели, я и сам счёт дням потерял.
- У тебя проблемы? – вместо выноса мозга интересуется она.
И мои брови поднимаются вверх непроизвольно. Я уж думал, сейчас начнётся пропылесосивание нервов.
- Ничего такого, чего бы не мог решить.
Пауза.
- Сейчас всё в порядке?
- Надеюсь. Вот тебя увижу и совсем отлично станет. Спустишься? Я буду минут через двадцать.
- Хорошо, - аккуратно отвечает Вера.
И когда в обозначенное время притормаживаю у подъезда, моя девочка садится на пассажирское сиденье и настороженно смотрит на меня.
- Привет, - выдаёт аккуратно.
- У-у-у… - усмехаюсь, - всего лишь привет?
Она делает большие круглые глаза: не понимая, чего я жду.
А я жду простых объятий и поцелуев, начиная понимать, как мне её не хватало. Не просто её… а
