Маргарет Уэй - Джорджия и магнат

— Уверена, что знает. Может быть, тебе стоит чередовать фрукты с кашей? Ведь есть разные каши. Например, та, которая с Железным Человеком на коробке, очень вкусная. И полезная для тебя. Все чемпионы по плаванию едят такую кашу.

Леон покачал головой и приступил к апельсиновому соку.

— Мне об этом особенно беспокоиться не надо, Джорджи. Я буду музыкантом, как мой папа.

— Правда? Ты уже так рано решил, кем будешь? — поразилась Джорджия.

— Я же вундеркинд, Джорджи, ты разве не знала? — (Незаметно из Джорджии она стала Джорджи.)

— Да, я могла бы догадаться, — улыбнулась она. — Что-то такое вокруг тебя витает. А на каком инструменте ты играешь?

— На рояле, как и папа. Конечно, не на его «Стейнвее». У папы большой концертный рояль. Мне придется играть на маленьком, пока не вырасту.

— А как мама относится к тому, что ее сын — вундеркинд?

— Она не возражает, — бесхитростно ответил Леон. — Она мной гордится. А чем занимаешься ты, Джорджи? — спросил мальчик в своей удивительно взрослой манере и благодарно улыбнулся, когда Джорджия отодвинула от него вазочку для фруктов и поставила тарелку с горячим.

— Я занимаюсь интерьерами. Ты знаешь, что это такое?

— Конечно! — кивнул Леон. — Мама приглашала специалиста по интерьерам, когда отделывала наш загородный дом. Она говорила, что до этого дом выглядел так, как будто в нем жили привидения. Такие мрачные комнаты! Нам с папой там очень нравилось, но мама сказала, что жить в деревне — значит загубить свою жизнь.

Джорджия начинала думать, что его мать с отцом жили как кошка с собакой.

— Но ведь вы там не работали, Леон? — спросила она, не в силах представить себе Адама Кэзуэлла на тракторе.

— У нас работает только папа, — ответил Леон. — Иногда он даже засыпает за роялем. Дедушка считает, что ему обязательно надо отдохнуть, иначе он сорвется. К тому же они с мамой постоянно ссорятся. Я просто ненавижу, когда они ругаются. — Мальчик мрачно покачал головой.

— Я сочувствую, Леон. — Джорджия пожала его маленькую ручку и переменила тему разговора: — Мне очень хочется послушать, как ты играешь. Я тоже училась играть на пианино. Я даже сдала все экзамены и получила два диплома, пока училась в школе.

— А потом поступила в консерваторию? — спросил Леон и откусил сосиску.

— Нет, я поступила в университет. Не так уж я хорошо играла, Леон. И уж точно не была вундеркиндом. Но музыку я люблю.

— А что бы ты хотела, чтобы я тебе сыграл? — спросил Леон, намазывая маслом кусок хлеба.

— Я не знаю твоего репертуара. А вот мне бы понадобилось несколько лет, прежде чем кто-то захотел бы послушать мою игру.

— Ты знаешь сонату Моцарта в до мажоре? — спросил Леон.

— Но ты не сможешь ее сыграть!

— Смогу.

— Тогда ты и вправду вундеркинд, Леон. Я тебе просто завидую.

От музыки они перешли к спорту, и Джорджия с удивлением услышала, что Леон не умеет плавать. Все дети в его возрасте, которых Джорджия знала, хорошо плавали.

— Нам надо что-то придумать, пока ты здесь. Но, конечно, если твой папа согласится.

— Я уверен, что согласится. — Леон положил на стол вилку и нож. — Если только ему самому не надо будет приходить. Он совсем не интересуется спортом. Даже крикетом. — Последние слова были произнесены явно с недоумением.

— Я могла бы устроить тебе урок прямо сейчас, — сказала Джорджия после короткого размышления.

— Я буду плавать с тобой, Джорджи? — спросил с надеждой в голосе Леон.

— Нет. У нас есть профессиональный тренер. Билл Дрейпер. Он очень хорошо ладит с детьми. Кстати, на острове немало детей. Хочешь познакомиться с ними?

— Папе, наверное, не захочется, чтобы я с кем-то подружился, — неуверенно произнес Леон. — Он любит тишину.

— Но тебе необходимо общаться со сверстниками, Леон. Давай я сама с ним поговорю?

— Хорошо. Спасибо, Джорджи! — Мальчик явно обрадовался. — Давай пойдем к нему сразу после завтрака. Только попробую вот это датское печенье.

— У тебя хороший аппетит. — Джорджия улыбнулась и подала ему коробку с печеньем.

Потребовалось некоторое время, чтобы устроить Леона, но Джорджия не жалела. Сансет предоставлял все возможности для семейного отдыха, и о детях здесь заботились. Леон будет учиться плавать вместе с другими детьми, а потом присоединится к ним и в намеченных на этот день играх… Долго уговаривать Адама Кэзуэлла не пришлось, хотя Джорджия не могла вспомнить другого такого поглощенного своими делами человека. Было очевидно, что он любит сына и гордится им, но жил Адам Кэзуэлл для музыки. Джорджия удивлялась, как это он обходится без своего любимого «Стейнвея». К услугам музыканта на острове имелось несколько инструментов, но, казалось, они ему были совершенно не нужны для записи рождающихся композиций. Если бы он был более открытым человеком, она могла бы спросить, над чем именно он работает, но сближаться с ним ей не хотелось. По тому, как он смотрел на нее, она поняла, что он не прочь сделать ее своей музой.

Джорджия удивилась, что, несмотря на ее предложение забрать Леона после урока плавания, Адам Кэзуэлл сам добрался до бассейна и остановился поболтать с ней перед тем, как увести Леона переодеться. Затем Джорджия пошла в главное здание отеля и… набрела на Линка, который пил кофе за столиком под тентом.

— Присоединяйся, — вскочил Линк и пододвинул ей стул. — Я везде искал тебя, но твой дядя объяснил, что ты пристраиваешь сына Кэзуэлла.

— Кто-то должен этим заниматься, — ответила Джорджия, глядя в его яркие всевидящие глаза. — Я бы выпила холодного кофе.

— А что к нему? — Линк подозвал официанта.

— Ради Бога, ничего. Мне еще завтрак надо переварить.

— Завтракала ты вместе с маленьким Леоном. — Он снова сел. — А что же его отец не присоединился к вам?

— Его не приглашали.

— Я говорил тебе, что их брак на грани распада.

— Остановись, — предупредила Джорджия.

— Дай мне закончить. Их брак еще можно сласти. Нужно спасти — ради мальчика.

— Ты хочешь меня о чем-то предупредить?

— Джорджия, я не мог не заметить, как Кэзуэлл смотрел на тебя.

— При всей моей скромности, должна тебе сказать, что я привыкла к таким взглядам.

— Ну конечно, — протянул Линк. — Я ведь и сам не могу отвести от тебя глаз, но все же его взгляд был особенным. Кэзуэлл был похож на человека, который долго искал ответ на какой-то вопрос и вдруг обнаружил этот ответ у себя под носом. Ты наверняка почувствовала то же самое.

— Линк, о чем ты говоришь?

— Ну, это же совершенно ясно. И ты прекрасно знаешь, о чем я говорю.