Девочка задумалась, опустив подбородок на руку.
— Почему он должен был погибнуть? А вы нет?
— Кэтрин! — воскликнула мать, переводя взгляд с дочери на него. — Извини, Тед…
— А ты разве не задавалась этим вопросом, Дорис? — Он горько улыбнулся ей. — Я-то задумывался над ним не раз.
Он ждал, что она отведет глаза, но нет — выдержала его пристальный взгляд, и по ее погрустневшим темным глазам было нетрудно догадаться, что она задавалась-таки вопросом, почему он выжил, а муж погиб, какой поворот судьбы спас его, одинокого и неприкаянного, когда стольких людей не дождались родные и любящие. Обменяла бы она его жизнь на жизнь Грега? Несомненно.
Да он и сам сделал бы это.
Кэт ждала ответа, присматриваясь к взрослым с настороженным любопытством и нетерпением, чувствуя, что они что-то скрывают, недоговаривают. Тед угадал ее настроение и обратил на девочку полный сочувствия взгляд.
— Твой отец не любил подниматься рано. Обычно он брился и готовил свою форму с вечера, чтобы подольше поспать следующим утром. Он еще находился в постели, когда произошел взрыв.
— И он, наверно, даже не узнал, что случилось, — заключила Кэт с самым серьезным видом.
— Вероятно, так оно и было. — Тед надеялся, что этот факт послужит ей хоть каким-то утешением. Его самого он не утешал.
— А где были вы?
— Недалеко от казармы. Я встаю рано каждое утро ради пробежки. Я уже возвращался с нее, когда…
— Когда взорвалась бомба. Я все знаю об этом и о тех людях, которые сделали это потому, что они не любят Соединенные Штаты. Они хотели прогнать наших солдат, — проговорила она совершенно бесстрастно. О таких вещах маленьким девочкам и знать не следовало.
— Почему вы бегаете каждый день? — не унималась Кэт. — Это вас заставляют в морской пехоте?
— Меня заставлять не надо. Просто я привык бегать по утрам.
— Еще бы не нравилось — ведь это спасло вам жизнь, — хитренько усмехнулась она.
Затем посыпались другие, более легкие вопросы. Откуда вы родом? Были ли в других странах? Какие они, Корея, Япония, Филиппины? Вы научились говорить на их языке? У вас есть дети? А почему?
Последние вопросы заставили Дорис прикрыть рот дочери ладошкой.
— Ты самая любопытная девочка на свете, — встревоженно произнесла мать, взглянув на Теда.
Кэт оттолкнула ее руку.
— Ты сама всегда говоришь, что единственный способ узнать что-нибудь — это задавать вопросы. — Отдельно для Теда она сокрушенно сообщила: — Ма — школьная учительница в четвертом классе. Начиная с этого года, она будет преподавать в моей школе.
— Не так уж это и плохо, — заверила ее Дорис.
— Ага, точно. Ты могла бы подождать пару лет до перевода в мою школу. Я же пришла в нее первой.
— Тейлор довольно распространенная фамилия. Мы сделаем вид, что не знаем друг друга.
На этот раз Кэт закатила глаза вверх — глаза, несомненно, унаследованные от матери.
— Это только взрослые умеют делать вид, — заявила она, поочередно взглянув на своих наскучивших собеседников. Разговор с ними утомил непоседу и она вскочила. — Я пойду посмотрю бейсбольный матч.
— Только пока не подадут ланч.
Кэт выскользнула из кабинки, потом вдруг остановилась.
— А вы не хотите посмотреть, Тед?
— Нет, спасибо. Составлю компанию твоей маме. — Он проследил, пока она не исчезла за дверью, ведущей в другой зал, где игру показывали на большом экране. — Чудесная девчушка, — наконец проговорил он.
В глазах Дорис промелькнули тревожные искорки, взгляд выдавал уже знакомую робость. Что произошло? Может, она опасалась его сближения с дочерью? Или не желала, чтобы он хоть в какой-то степени участвовал в жизни этой ущемленной судьбой семьи?
Какие же чувства переполняют ее смятенную душу?
Дорис, кажется, уловила его немые вопросы.
— Иногда Кэт забывает, что она еще ребенок. С самого ее рождения мы жили только вдвоем, и боюсь, что я обращалась с ней как со взрослой чаще, чем следовало бы. Но в общем она неплохая. Сообразительная, умненькая, но слишком серьезная для своего возраста. Девочка прекрасно уживается и со взрослыми, и с детьми. — Сообразив, что не в меру разоткровенничалась, она глубоко задышала. — Ты уж извини ее за все эти вопросы о Греге. Дочь не понимает, что людям, знавшим его, больно говорить о нем.
— У нее только и осталось-то, что воспоминания других людей, — глухо проронил он. — И она имеет право интересоваться.
Его ответ, видно, еще больше насторожил Дорис. Ему хотелось встряхнуть ее, как-то убедить, что он не представляет для нее опасности, что ни за что на свете не причинит ей вреда. Он желал, чтобы она расслабилась и обращалась с ним — ну, пожалуйста, — как с самым близким человеком.
Он хотел бы протянуть руку, прикоснуться к ней, но не был уверен, что сможет ограничиться одним прикосновением.
— Кстати, Тед, — произнесла она ровно и тихо, лишь крепко сжав пальцы в кулак. — Меня обрадовало, что ты ухитрился не пострадать во время взрыва. Когда офицер, занимающийся выбывшими из строя, пришел известить меня о гибели Грега, я спросила его о тебе, но он ничего не смог или не захотел сказать мне. И только когда в газетах опубликовали полный список погибших, я узнала, что ты жив. — Она смолкла и какое-то время смотрела в окно, прежде чем продолжить. — Я удивлялась тому чуду, которое спасло тебя, но не тому, что ты продолжаешь жить, а Грега нет. Я никогда бы не пожелала, чтобы ты погиб вместо него, и не пожертвовала бы твоей жизнью ради него.
Покраснев, он уставился на скатерть. Она никогда никем не пожертвовала бы, а он сделал бы это. Он разрушил бы все — свою дружбу с Грегом, его отношения с Дорис, их будущее, если бы она дала ему хоть малейшую надежду. Он бы рассказал Грегу, как они вдвоем предали его. Он бы уничтожил своего лучшего друга, если бы взамен мог заполучить Дорис.
Уничтожил бы?
Он-таки сделал это, принес его в жертву.
И остаток своей жизни должен прожить с этим проклятием.
И с этой виной.
Вентилятор под потолком тихонько жужжал, гоняя по комнате прохладные вихри, шевеля листы раскрытого журнала, лежавшего на коленях Дорис. С час назад она приняла душ, облачилась в ночную рубашку и забралась в постель с намерением почитать, пока ее не разобрала сонливость.
Вместо чтения она задумалась о Теде.
Все напоминало ей о нем, даже вот это старенькое одеяло. Она погладила его. Это было легкое стеганое покрывало, которое мать сшила сама десять лет назад и подарила ей на новоселье в квартирке в Уэст-Пирсе. Дорис сразу влюбилась в подарок. В первый же день на новом месте она застелила постель бабушкиными кружевными простынями и маминым покрывалом, уложив ровно дюжину подушек, украшенных вышивками и бантиками. Благодаря этому непривычная новая квартира стала домом.
