— Сексуальны? — вырвалось у Синди, и она невольно посмотрела вниз.
Он наклонил голову набок. Его глаза в свете уличного фонаря излучали озорные огоньки. Потом лицо его вновь сделалось невозмутимым, а губы слегка виновато поджались.
Инстинктивно ей хотелось все-таки избежать вызова и не обращать внимания на легкую провокацию с его стороны. Но другая, менее знакомая, но очень настойчивая внутренняя сила восстала против такого трусливого отступления. Синди затаила дыхание, а потом, глядя в глаза Эйнджелу, сказала:
— Но ты ведь не фетишист, не так ли?
Стоило посмотреть на его лицо, чтобы увидеть, как он удивился. Но через пару секунд уже непринужденно рассмеялся.
— Нет, я не фетишист, можешь мне поверить. Просто мне… понравились твои туфли.
Улыбка и выражение его лица явственно говорили ей о многом, возбуждая целый водоворот эмоций — сомнение, волнение и трепет, но вместе с тем легкую эйфорию. Она все-таки кое-чего добилась сегодня. Как и всякая другая женщина, которую вывели в свет и которая провела время в компании приятного и весьма привлекательного мужчины, она смогла поддержать разговор, отвечать на комплименты и подшучивания. В общем, она набралась немного опыта. И Эйнджел, казалось, всячески помогал ей в этом.
Когда они вновь неторопливо шли по тротуару, он по-прежнему вел ее под руку.
В гараже повсюду слышался стук открываемых и закрываемых дверей, звук работающих двигателей. Эйнджел открыл для Синди водительскую дверцу, и она проскользнула на сиденье. Он нагнулся и быстро поцеловал ее в губы, затем выпрямился и закрыл дверцу.
На следующее утро Эйнджел позвонил в салон.
— Ты занята сегодня вечером? — спросил он. — Не могли бы мы вместе пообедать, когда ты закончишь работу?
Мысль о возможной встрече была соблазнительной для Синди, но она все-таки колебалась.
— На этой неделе мне нужно потрудиться над мозаикой. Иначе я рискую не уложиться в сроки.
— Ладно, встретимся в другой раз, — сдался он.
В данный момент в салоне было как никогда полно посетителей, и ей необходимо было поспешить к прилавку.
— Дай мне знать, когда будут новости по поводу мозаичной фрески для моего офиса, — попросил напоследок Эйнджел.
Она сама позвонила ему через несколько дней.
— У меня есть отличающиеся друг от друга эскизы, — сообщила она. — Тебе нужно посмотреть и решить, какой из них подойдет.
— Как насчет сегодняшнего вечера? — тут же предложил Эйнджел. — Мы можем все обсудить во время обеда, который я тебе обещал раньше.
— Отлично, — не колеблясь, согласилась Синди. — После шести я буду готова.
— Хотел тебя спросить вот о чем. Ты предпочитаешь какую-то определенную пищу? Например, морскую? Или попробуем что-нибудь особенное — вроде филиппинской или арабской кухни?
— Оставляю этот важный вопрос целиком на твое усмотрение. У меня хороший аппетит.
— Ты женщина, которой легко угодить, — заметил Эйнджел.
— Это не так уж редко в наши дни, — запротестовала Синди. — Не думаю, что в этом у тебя когда-нибудь возникали проблемы.
Может быть, мне стоило предложить более позднее время, подумала она, положив телефонную трубку. Теперь придется идти в той одежде, которая сейчас на мне. Она была одета в сатиновое темно-синее платье с воротником и небольшими отворотами, на пуговицах сверху донизу, а на ногах — черные туфли на среднем каблуке.
Вне дома она обычно ужинала в женской компании, и чаще всего выбор места совместной трапезы определялся уровнем цен. Она понятия не имела, куда сегодня Эйнджел надумал сводить ее.
Он заехал за ней на такси и заботливо усадил ее на заднее сиденье, после чего пристроился рядом.
— Надеюсь, ты сможешь сегодня выпить со мной вина, — тихо сказал он. — Давай оба сегодня вечером не будем вести машину.
— А тебя не смущает мой наряд — вряд ли он может претендовать на вечер в респектабельном ресторане? — на всякий случай предупредила Синди.
— Ты выглядишь превосходно, — сказал Эйнджел, окинув ее внимательным и вместе с тем теплым взглядом.
Несмотря на то, что он сидел от нее на некотором расстоянии, Синди уловила аромат его туалетной воды, к которому уже привыкла.
— Я взяла с собой несколько эскизов и покажу их тебе, когда мы приедем, — сказала Синди.
Ресторан, который выбрал Эйнджел, выходил на пристань. Они сидели возле широкого окна, а вдали, через мостовую, отдаленные огни освещали темную гладь залива, оставляя на ней золотистые и красные огоньки.
В ожидании заказа он наполнил бокалы бархатистым красным вином, а она вытащила из сумки пару эскизов.
— Пока это просто идеи. Я еще окончательно не выбрала для себя никакого варианта.
— Понимаю, — ответил Эйнджел и взглянул на протянутые листы бумаги. — Кстати, я ведь никогда не спрашивал, как и почему из многочисленных видов изобразительного искусства ты решила выбрать именно мозаику.
— Когда я унаследовала от бабушки ее небольшой магазинчик, то однажды уронила очень большое и довольно ценное блюдо. И оно разбилось вдребезги…
Сделав паузу, Синди задумалась. Она сильно переживала тогда и едва не расплакалась по поводу случившегося, но одна из посетительниц магазина, ставшая свидетельницей несчастья, предложила ей помочь.
— Покупательница предложила собрать эти кусочки в мозаику, — продолжила Синди. — Она даже вызвалась показать мне, как это делается, и вот так в одночасье я полюбила это занятие.
— Тебе нравится создавать нечто из прекрасного, но разбитого?
Взгляд Эйнджела показался ей слишком пристальным и многозначительным.
— Далеко не всегда я использую обломки, — торопливо заметила Синди. — Я могу работать также и с цельной плиткой.
Она ведь не зря брала уроки в художественной школе и освоила многие приемы этого вида искусства.
— А что ты предпочитаешь? — спросил Эйнджел.
— Абстрактные узоры часто хорошо сочетаются с произвольными формами, а предварительно нарезанная плитка хороша для точных контуров и строго формальных сюжетов.
Эйнджел приподнял бровь.
— Полагаю, что точность и формализм — это иногда как раз то, что тебе нужно.
— Ну почему же? Иногда я могу сделать картину авантюрной и смелой, — заверила она его. — Подстать тебе.
Он вздернул голову, и глаза его сузились.
— Неужели меня видно насквозь?
Вновь уклонившись от прямого ответа, Синди сказала:
— Рекламные агенты разработали имидж твоей компании, который утвердился в сознании публики.
— И именно этот образ так прочно засел у тебя в голове, то есть моя физиономия?
