– Очко в вашу пользу. Вам кто-нибудь говорил, что чем вы стервознее, тем прекраснее?
Клодия, к своему отвращению, зарделась от жалящего комплимента, а он рассмеялся.
– А вам кто-нибудь говорил, что ваши слова так же штампованы, как и ваши мысли? – попыталась она взять реванш.
– Из равных вам красотою – никто, Герцогиня. – Он отхлебнул вина, следя за нею поверх края бокала завораживающим взором. – Если я сегодня чересчур прямолинеен, то лишь потому, что вы застигаете меня врасплох. Простите, если обидел. Я просто хочу мысленно объединить образ избалованной возлюбленной автогонщика с образом хладнокровной, классной деловой женщины, которую вы так старательно играете.
Куда же он гнет? Клодия посмотрела на него с подозрением.
– Папа… Да что с тобой? Ты ее смущаешь. – Марк тоже был исполнен подозрений. Ему не очень-то нравилось, что отец привлек к себе все ее внимание.
– Нет, не смущаю. Правда, Клодия? Она смело приняла вызов:
– Нет. Если вас когда-нибудь донимали паскудные журналисты или падкие на любовные похождения с гонщиками психопаты обоего пола, то случайный разговор с заурядным, грубым, горластым бизнесменом – дело довольно пресное.
– Пресное? Что ж, вижу, надо будет потрудиться, дабы вы подумали обо мне иначе, – пробормотал он, и от вспышки в его синих глазах мороз пробежал у нее по коже.
– Ну, папа, не забывай, что ты считаешься исправившимся трудягой, – Марк опять пытался привлечь их внимание к себе. – Я только что рассказывал Клодии, насколько за последние два года ты стал меньше выбиваться из сил…
– Ты хочешь сказать: с тех пор, как я перестал быть мелким тираном, – сухо перебил отец, бесспорно повторяя слова, которые сын когда-то сгоряча ему бросил, – и чуть не стал банкротом, лишь бы потрафить твоему мальчишескому самолюбию.
– Банкротом! – ухмыльнулся Марк. – Да знаешь ли ты, что с тех пор, как я стал компаньоном, продажа увеличилась? Тебе явно была нужна свежая молодая кровь среди всех твоих старых перечниц…
Их обмен шуточками о том, что некогда способствовало их страшному отчуждению, едва не приведшему к окончательному разрыву, свидетельствовал об искренности их примирения, подумала Клодия, и все же за поддразниваниями крылось напряжение, скрывающее возможный конфликт. Марк этого не замечал, однако был так же яростно склонен главенствовать, как отец, и настолько же горд. Именно уступчивость Моргана позволила наладить отношения. Что стало бы с мужским достоинством Марка, узнай он, что эта уступчивость – лишь некий отцовский маневр? Что Морган и женщина, которую он считал другом, лгали ему и о нем? Вина тяготила Клодию и без того, и ей никак не хотелось усугублять эту вину, разрушив основу их нового согласия.
– Конечно, увеличение продажи не имеет ничего общего с улучшением нашей общественной репутации, – кротко сказал Морган. – Это мы, архиконсерваторы, организовали спонсорство, с которого ты собираешь такой богатый урожай, не говоря уж о радостных волнениях, испытываемых через других.
Архиконсерваторы? Клодия не могла не улыбнуться про себя. Несмотря на безукоризненный смокинг и непринужденный лоск манер – результат частной школы, – Морган Стоун представлялся ей кем угодно, только не консерватором.
– А я и не знала, что торговля подержанными автомобилями способна так волновать, – не удержавшись, пробормотала она.
Оба мужчины, пораженные, посмотрели на нее, и легкая улыбка Клодии поблекла, пока пауза тянулась; она гадала, а что же ляпнула сейчас.
– Подержанными? – голос Моргана прозвучал по-странному приглушенно.
– Да. Разве не этим занимается ваша компания?
– Какая именно?
– Я и не знала, что их больше одной, – сказала Клодия, смущенная не только страдальческим видом Марка, но и мягкостью его отца. – Я просто… Марк упомянул, что вы получаете доходы от продажи подержанных машин… – Голос ее заглох, когда он внезапно отвел скептически прищуренные синие глаза от раскрасневшегося лица Клодии и взглянул на сына. Марк откашлялся, но промолчал.
– И только?
– Н-ну… да. Мы не говорили много о его происхождении или о вас, а если и говорили, то не очень лестно, – принужденно добавила она, раздосадованная необходимостью объясняться.
Почему-то эти слова заставили его холодно размышляющий взгляд весело вспыхнуть.
– Нет, вряд ли вы много с Марком разговаривали… – Прежде чем она успела отреагировать на эту недвусмысленную выходку, он продолжал:
– Да, я владею сетью франшизных соглашений, но главное у нас – импорт «ламборгини» и «феррари», «ягуаров» и «поршей» – всякого рода классических и экзотических автомобилей, как новых, так и подержанных. А также мы являемся спонсорами по продаже гоночных машин.
– Гоночных? – Клодия на миг опустила веки, чувствуя рокочущую вибрацию земли под напором тысяч лошадиных сил, ощутила в сдавленном горле резкий, бьющий в голову запах керосина, едкую вонь жженой резины. В конечном счете волнение больше отталкивало ее, чем завораживало. Даже при жизни Криса требовалось все ее мужество, чтобы посетить трек, не говоря уж о необходимости улыбаться фотоаппаратам, пока его пристегивали ремнями к одной из потенциально гибельных машин перед гонками, – и в общем-то машины он любил больше самой жизни. Клодия открыла глаза, когда Марк поспешил с уточнениями.
– Не те, что требуются для соревнований по «формуле-один», Клод, не те, что водил Крис. Спортивные машины и авто высшей категории. Но я никогда не говорил вам об этом, потому что знал, до чего расстраивают вас любые разговоры о ком-то или о чем-то, связанном с автогонками. Долгое время, просто находясь в автомобиле, вы чувствовали себя точно в капкане. Простите: напрасно папа так на вас накинулся, – и с упреком посмотрел на отца.
Клодия напряженно улыбнулась.
– Нет, ничего… честное слово, – более убедительно добавила она, видя, что он по-прежнему хмурится. Она перестала держать Моргана в поле зрения, уверенная, что он, должно быть, злорадствует. – Это я преодолела сто лет назад. – И скроила гримасу, признаваясь:
– Пришлось. В гостиничном деле учишься понимать, какие связи полезны, а у меня много друзей среди гонщиков – таких, что могут добавить престижа, участвуя в некоторых специальных мероприятиях…
– Вроде однокашников, – сухо пробормотал Морган и, когда она с неохотой посмотрела на него, тихо произнес:
– Если сейчас я причинил вам боль, то не нарочно. Простите.
Господи! Как раз когда ненависть к нему стала доставлять ей удовольствие, он взял да нанес ей такой удар. Это его-то простить? Скорее уж наоборот.
– Прощать нечего, – правдиво ответила Клодия и сделала отважную попытку держаться на высоте профессиональной виртуозности, которую ей приписывали. Она притворилась занятой службой, обмениваясь несколькими словами с их официантом и метрдотелем, изящно закругляя разговор, лишь бы поскорее уйти.
