Алана закрыла глаза, вспоминая заносчивого властолюбивого человека, каким был отец Тристана, человека, который когда-то подарил Тристану пони и сиял от гордости, любуясь своим сыном. Она вспомнила и то обожание, с каким Тристан смотрел на отца, бывшего его надежной опорой, скалой, на которой Тристан построил свои планы и мечты.
Должно быть, ему было очень тяжело наблюдать, как отец шаг за шагом, мысль за мыслью отдаляется от него…
– Ничто в мире не могло заставить мистера Тристана изменить своему увлечению, мисс Алана. Ничто, кроме необходимости спасти честь семьи.
– Но почему Тристан не поехал в Италию после смерти старшего мистера Рэмзи?
– Родился Габриель, и жена мистера Тристана закапризничала. Она не хотела ехать с младенцем в далекую чужую страну. Вообще не хотела, чтобы мистер Тристан занимался живописью.
– Мне это всегда казалось странным, – снова вступила в разговор миссис Берроуз, – и знаете почему? Миссис Тристан Рэмзи была родом из Германии, а можно было подумать, что она никогда не путешествовала дальше Гайд-парка. Некоторое время Тристан днем работал с отцом, а писал по ночам, когда все спали. Но мисс Шарлотта не желала терпеть и этого. Глаза у нее все время были на мокром месте, ну прямо неиссякаемый источник, и она никуда не отпускала от себя мистера Тристана, ревновала его к каждой картине, как если бы это была женщина.
Как-то вечером между ними произошла страшная ссора, миссис Шарлотта кричала, рыдала, а мистер Тристан, который обычно очень сдержан, на этот раз кричал даже громче ее. Следующим вечером я, как обычно, пришла к нему в мастерскую и принесла горячий шоколад и печенье. Но его там не было. Там вообще было пусто. Исчезли краски, мольберт и портрет его маленького сына, который он писал. Габриель на нем был изображен в виде ангела, тянущегося за звездой. Больше того, Тристан прошел по всему дому и снял со стен все до единой свои картины. Мне кажется, он снял их потому, что ему было больно на них смотреть.
«Боже милостивый, – подумала Алана, – эта боль его и погубила».
– Он считал себя сильным духом, думал, что легко расстанется со своими мечтами и не почувствует потери, не испытает разочарования и гнева. Но самое главное – он никогда ни у кого не попросил помощи, чтобы справиться с тем грузом, что лег на его плечи. Он просто взял на себя всю ответственность и молчал, молчал, как немой, как камень, и никто не спросил его, не слишком ли тяжела для него ноша. – Старая женщина взглянула на Алану. – Знаю, что иногда Тристан кажется холодным и жестоким, но, поверьте мне, мисс, он хороший человек. Просто очень усталый и грустный. Он потерял свою путеводную звезду, только и всего. Если кто и нуждается в ангеле-хранителе, так это Тристан Рэмзи.
Алана проглотила комок в горле. Она еле сдерживала слезы.
– Я знаю, – подтвердила она.
– Вы заставляете Габриеля смеяться, – сказал Берроуз. – Не могли бы вы сделать то же и с нашим Тристаном? Клянусь, я бы тогда первым назвал вас ангелом.
Вот еще один человек, который жаждет, чтобы Тристан получил хотя бы немного счастья. «Сколько рождественских молитв устремлялось к небу с такой же просьбой? – спросила себя Алана. – Такие желания наверняка не останутся без ответа».
Она взяла приготовленную миссис Берроуз миску с засахаренными сливами, залитыми бренди. Стоило только поднести спичку, и вспыхнет пламя, превращая лакомство в «Сокровище дракона», а игроков в смельчаков, выхватывающих ягоды из огня.
Теперь Алана знала, как Тристан сбился со своего жизненного пути, и все из-за того, что был чересчур добрым и уступчивым, удивительным мальчиком, которого она полюбила в тот далекий снежный рождественский день.
Но если она очень постарается, то обязательно поможет этому человеку.
Языки пламени, то голубые, то оранжевые, плясали в темной комнате над миской, в которой набухшие сливы соблазнительно поблескивали в бренди своими круглыми боками. Габриель выхватил из огня сливу и сунул ее в рот.
– Теперь твоя очередь, Алана! – прощебетал он. – Сосредоточься, и у тебя все получится!
Но Алана не могла сосредоточиться ни на чем другом, кроме мысли о человеке, который, как узник в тюрьме, сидел в своем кабинете поблизости.
– Что-нибудь случилось, Алана?
Гладкий детский лоб Габриеля пересекла морщинка, уголки рта грустно опустились. Он давно научился угадывать переменчивые настроения взрослых, разочарование матери, скрытую боль отца. Как часто малыш брал на себя непосильную ношу, пытаясь примирить враждующие стороны!
Алана с усилием улыбнулась, сунула руку в миску и выхватила из нее целую горсть скользких ягод, но пламя лизнуло рукав ее платья, и материя задымилась.
– Алана, ты горишь! – испуганно закричал Габриель, но она уже успела потушить тлеющий рукав.
– Все в порядке, – успокоила она Габриеля, дуя на красный ожог на пальце и запястье.
Внезапно, к удивлению Аланы, дверь с шумом распахнулась, и Тристан ворвался в комнату. Он схватил Алану за руку и погрузил кисть в ведро с водой, которое миссис Берроуз предусмотрительно поставила рядом с миской.
– Как быстро вы явились! – изумилась Алана. – Можно подумать, что вы сторожили под дверью.
Румянец появился на щеках Тристана.
– Я как раз проходил мимо… Мне захотелось пить, и я…
Алана усмехнулась. Значит, Тристан следил за ними, хотел принять участие в игре, но разве он признается в этом?
– Я немного обожгла палец. – Она показала ему руку, воспользовавшись светом, который шел из коридора.
– Вот как наказывается чрезмерная жадность, мадам. Габриель, принеси со двора чашку чистого снега. Снег – хорошее средство от ожога.
– Я всегда сразу сую палец в рот, – поделился Габриель своим опытом.
– Пожалуйста, делай, что я тебе говорю.
Габриель выбежал из комнаты, оставив Алану наедине с Тристаном. Тристан продолжал держать в своих сильных больших руках руку Аланы, и жар, исходивший от его пальцев, превосходил ничтожную боль от ожога и поднимался все выше, сначала захватив руку, потом плечо и грудь, а затем и все тело Аланы.
– Вы ведь помните, мисс Макшейн, что алчность является одним из семи смертных грехов? Так что остерегайтесь, иначе вам не удастся войти обратно через врата рая.
– Сливы были такими аппетитными, что я не удержалась.
Тристан улыбнулся и вытащил сливу из огня без всякого видимого ущерба.
– Откройте рот, – приказал он Алане, и она подчинилась. Тристан положил ей в рот свой трофей, и его пальцы на секунду задержались, чтобы погладить влажный изгиб ее губ.
– Странно, но иногда я начинаю сомневаться, существуете ли вы на самом деле или вы некий дух, – заметил он.
