Стало, кажется, немного легче, когда закончились новогодние каникулы, и Юлька наконец отправилась в сад, а я вышла на работу.
Я перестала считать дни, сливавшиеся в одно сплошное бессмысленное серое колышащееся марево, старалась не думать о том, сорвётся муж на этот раз или нет, а если да — то как скоро… Я просто ждала… Не знаю чего, наверное, просто окончания этого слишком сложного для всех периода…
Несколько раз Пашка приносил домой деньги — незначительные суммы, но даже они радовали меня невероятно, ибо означали тот факт, что мужу хотя бы не опротивела работа.
На двадцать третье февраля он всё-таки сорвался…
Я почти час рыдала под дверью ванной, умоляя впустить меня или вызвать скорую, ибо так плохо ему, кажется, не было ещё никогда… Лишь когда испуганная Юлька проснулась и позвала меня из комнаты, я ушла к ней и больше не выходила в коридор. Наврала дочке о том, что споткнулась и ударилась коленкой, поэтому так сильно плакала, а сама в глубине души почему-то внезапно успокоилась… Наверное, по-настоящему поверила в Пашкино “уйди сейчас, от тебя ещё хуже”, так и уснула с дочерью в обнимку.
А на следующий день Пашка зачем-то припёрся встречать меня с работы уже вместе с Юлькой, которую он сам забрал из сада…
Я всё ещё привычно сторонилась мужа. Видела, но сознательно игнорировала малейшие изменения, боясь поверить в то, что его, кажется, отпускает… Он совсем похудел, осунулся, как после болезни. Но всё чаще и крепче спал по ночам, увереннее улыбался, вместо политических передач смотрел ролики про ремонт автомобилей, вслух поражаясь тупости некоторых “профессиональных мастеров автосервисов”…
А в начале весны притащил нас с Юлькой в гараж и продемонстрировал полностью восстановленный и даже идеально перекрашенный Форд Эскорт — собрался продавать…
Машина ушла спустя сутки после того, как была выставлена на продажу. И даже без торга, как с довольной ухмылкой заявил Пашка, сидя за кухонным столом и налегая на суп. Именно в тот момент я, наверное, впервые за долгое время подняла голову, не опасаясь смотреть мужу в лицо…
Я и забыла, что в его глазах способна уместиться целая Вселенная — миллионы насмешливо мерцающих звёзд и причудливых созвездий, азарт, искреннее мальчишеское самодовольство и где-то в самой глубине зрачков что-то ещё… Наверное, какая-то его личная, не видимая чужому глазу победа, маленькая, но почему-то болезненная… Как кусок льда, острый, неогранённый, навсегда затаившийся в уголках глаз на краю этой самой Вселенной и способный изрезать душу в клочья…
— Маааш! — Пашка нахмурился и вскинул брови. — Ты чего?
Покачала головой, отворачиваясь и вытирая слёзы. Схватилась за тряпочку, протёрла рабочий стол, зачем-то отрезала ещё хлеба… Отложила нож, с трудом проглотила ком в горле, снова повернулась к мужу…
— Паш… Пашкааа…
Бросилась к нему, обняла за шею, прижала к себе… Слёзы катились по щекам, рыдания сдавили грудь, горло стянуло обручем. Почему-то хотелось сказать, что я скучала, безумно скучала… Но это, наверное, было бы глупо, и я просто водила пальцами по его коротко стриженному затылку, целовала в макушку, едва не душила объятиями…
Пашка честно терпел целых минут пять, потом осторожно запрокинул голову и, улыбаясь, насмешливо проворчал:
— Мань, суп стынет, я доем, ладно? Потом ещё пообнимаемся, честно…
Уууу, скотина бездушная!
Сквозь смех отвесила ему лёгкий подзатыльник, опустила руки и шутливо проворчала:
— И как я с тобой столько лет живу — ума не приложу…
Вытерла рукавом лицо, хотела пройти в ванную…
Пашка удержал меня за руку, глядя снизу вверх неожиданно серьёзным взглядом. Повернул мою ладонь к себе, медленно провёл большим пальцем по внутренней стороне, щекоча кожу, коснулся губами самого центра…
— Не знаю, Маш… — в его ровном тихом голосе послышалась какая-то щемящая нежность, почти благодарность…
Мне же не почудилось, да?!
Сердце ухнуло куда-то в пятки, захватило дух…
— Ешь уже! — я улыбнулась, освобождая руку из его пальцев. — А то остынет твой суп…
Вечером этого же дня Пашка вернулся домой раньше почти на целый час. Выгрузил из кармана куртки на кухонный стол привычный чупа-чупс, кошачий корм и… крошечный полиэтиленовый прозрачный пакетик… Ушёл обратно в коридор раздеваться…
Покраснела, кажется, до корней волос…
Едва муж вернулся на кухню, подняла на него глаза, тут же опустила, закусила губу…
— Паш, зачем? Мне и носить-то это некуда… И руки у меня в краске всё время… Не надо было тратиться…
Пашка только скептически вздохнул, доставая из миниатюрного пакета тоненький браслет и хватая меня за запястье…
Насмешливым назидательным тоном проговорил, расправляя золотую нитку и осторожно воюя с застёжкой:
— Знаешь, Маш, мне однажды один человек между делом озвучил интересную мысль — в машину, как и в женщину, надо вкладываться. С машиной понятно… А женщина ещё должна уметь принимать подарки. Понимаешь? Не кривить недовольное лицо, как у тебя сейчас, а… радоваться.
Подозреваю, что сказано это было совсем не такими безобидными словами… Но суть я поняла. Смущённо усмехнулась — неловко до ужаса… И я, наверное, догадываюсь, кто и когда ему это сказал…
Подняла на мужа сияющие глаза. Больше не пряча улыбку, прошептала:
— Спасибо, Паш…
***
Весна сильно запаздывала, словно из вежливости не желая выгонять такую надоевшую зиму. Гололёд, сугробы, мороз, а над этим всем в невозможно сияющей голубизне неба слепило яркое, но ещё холодное солнце…
Наверное, я ждала эту весну как никакую другую за свою жизнь. В душе теснилось и рвалось наружу какое-то необъяснимое восторженное чувство… Почему-то казалось, что как только расстает снег и оживёт природа, непременно случится что-то безумное и прекрасное, похожее на глубокий мощный вдох свежего пахнущего травами воздуха, сделанный после долгого погружения в илистую зеленоватую глубину непроходимого болота. Что-то такое, от чего уже сейчас хотелось смеяться и кружиться по комнате, раскинув руки… И даже само это ожидание ощущалось чем-то новым, сказочным, полным света и тепла…
Господи, неужели я снова стала наивной глупой влюблённой дурочкой, верящей в сказки?!.
Погладила мужа по голове, поцеловала в висок, в скулу…
— Паш…
Он сонно заворочался, привычно обнимая меня поверх одеяла, приоткрыл один глаз, тут же закрыл его снова, явно решив, что в два часа ночи после исполнения супружеского долга он имеет полное право наконец уснуть.
— Ну Паааш… — я провела губами по плечу…
Он глубоко вздохнул и всё-таки подал голос:
— Мммм?
Я перевернулась на живот, ткнулась лбом ему в шею и тихо прошептала:
— Паш, давай уедем…
Напрягся. Распахнул глаза, глядя на меня с немым укором. Наконец раздражённо проворчал:
— Как у тебя всё просто, Маш, а! Как будто нам есть куда ехать, а я не даю…
За несколько секунд тысячу раз пожалела, что вообще завела эту тему…
Он резко приподнялся на локте, сердито глядя мне в глаза.
— Ну как ты это себе представляешь, Маш?
Пожала плечами и опустила голову — честно говоря никак не представляю, просто хочу…
— Не знаю… Но уезжают же некоторые… Продадим квартиру, купим новую… Ипотеку возьмём если что…
Знала наизусть то, что он скажет дальше.
— Маш, ну ты же знаешь, сколько стоит хорошая квартира. И с работой что-то делать придётся… — он задумчиво уставился поверх моей головы. — Там и проценты кабальные, Маш… Я уже смотрел… Кредит на недостающую сумму и то выгоднее…
Затаила дыхание… Смотрел?!
— Спи уже, Мань.
Легко сказать спи…
Мыслей не было. Только дурацкая улыбка до ушей и внезапное ощущение полной абсолютной уверенности в том, что он, Пашка, обязательно что-нибудь придумает… И почему-то страх. Одно дело — праздно мечтать о несбыточном, но совсем другое — допускать вероятность того, что это произойдёт на самом деле…
Наверное, никто, кроме Пашки, не верил в то, что бабушка снова встанет на ноги. Честно говоря, и я не верила, а у мамы всё давно было готово на случай её ухода из жизни…
