— Вкус настоящего Марокко. — Мягкий голос Хадсона вторил ее мыслям. Он взял ее за руку, и от этого прикосновения Марианна вновь остро ощутила его близость. — Домашний суп. — Хадсон кивнул в сторону котелка, перед которым сидел смуглый бородатый марокканец с выдубленной солнцем кожей. — Приготовлен на примитивном очаге в каменной хижине — если вообще не в кочевом шатре. Здесь, вдали от больших городов, царствует прошлое.
— Вижу. — Похоже, Хадсон решил сыграть роль обходительного гида, подумала Марианна. Она улыбнулась, взглянув в блестящие черные глаза марокканца, и получила в ответ ослепительную белозубую улыбку.
Один крестьянин продавал живых цыплят, связанных вместе за ноги, держа их головами вниз. Другой предлагал овощи, третий — яйца в плетеных корзинах. В одном ряду Марианна увидела целую пирамиду солнечных дынь, а рядом — сморщенного старичка-араба, склоненного над медной жаровней. Араб жарил ломти баранины и продавал желающим перекусить; чтобы запить острую пищу, марокканцы подходили к водоносу, и тот за несколько мелких монет плескал им воду прямо в горсть. Марианна не могла отвести глаз от этой почти библейской сцены.
Все здесь было так живо, так ярко, полно красок, звуков и запахов и в то же время так разительно отличалось от привычной жизни, что Марианна невольно спрашивала себя, уж не перенеслась ли она в далекое прошлое. Или, может быть, в иной мир?
Ах, если бы… Из-под опущенных ресниц она бросила робкий взгляд на Хадсона. Если бы перенестись в мир, где нет ни Майкла, ни его уродливой тайны, ни прошлого, оскверненного Майклом, ни будущего — только настоящее. Только Хадсон рядом с ней, его звучный голос, тепло его руки.
— Анни, ты хоть раз вспоминала обо мне за эти два года?
Вопрос прозвучал спокойно, как бы между прочим. Марианна бросила взгляд ему в лицо, но в холодных серых глазах не отражалось ни намека на чувство.
— Так как же? — терпеливо повторил он.
— Я… д-да, конечно, — выдавила Марианна. — Иногда.
— Иногда. — Хадсон задумчиво кивнул. — И с каким же настроением? Ты хоть немного сожалела о том, что сделала?
— Я… — Он держал ее за руку и, должно быть, почувствовал, как она вздрогнула, но его красивое лицо оставалось бесстрастным, словно выбитое на медали. — Хадсон… — Голос ее дрогнул и прервался. «Нет, я не смогу! — билась в голове паническая мысль. — Я не выдержу, не вынесу эту навязанную мне роль! Он слишком умен, еще немного — и увидит меня насквозь!» — Хадсон, в таких разговорах нет смысла.
— Сколько же личностей скрывается за этой прекрасной ширмой? — заговорил Хадсон тихо, словно обращаясь к самому себе. — Такое чувство, словно я сижу перед телевизором и смотрю шоу с переодеваниями. «А теперь попросим на сцену настоящую Марианну Хардинг!» — Он улыбнулся, однако в этой улыбке не было теплоты. — Но нет, напрасно надеяться. Ты никогда этого не сделаешь.
— Чего? — спросила Марианна.
— Не покажешь мне свое настоящее лицо.
Он уставился на нее тяжелым взглядом. Марианна залилась краской, отчаянно придумывая подходящий ответ.
— Ты так говоришь, словно я — какая-то загадка, — пробормотала она наконец.
Но Хадсон уже не слушал: повернувшись к старику-крестьянину с корзиной спелых вишен, он на беглом французском спрашивал о цене ягод.
Присев на старую каменную стену, окружающую базар, они ели алые, напоенные солнцем вишни. День уже клонился к вечеру, и солнце утратило свой безжалостный жар. От нагретых камней исходило тепло, во всем чувствовался мир и покой, и пронзительное ощущение потерянного счастья вдруг охватило Марианну.
Она знала, что навсегда запомнит этот день — звуки и запахи марокканского базара, тепло древних камней, вкус вишен. И Хадсона рядом.
— Анни, ты счастлива? — послышался вдруг его голос. — Довольна жизнью в Лондоне и работой? У тебя есть все, что тебе нужно?
Как он может спрашивать!
— Да, еще бы! — ответила она с сияющей улыбкой, хотя едва не подавилась вишней от этого вопроса. — А ты доволен?
— Своей работой? — Он задумчиво покачал головой. — Конечно, это очень важная часть моей жизни, но не вся жизнь. Есть еще досуг.
«Видела я твой „досуг“ в отеле!» — подумала Марианна, вспомнив рыжую красотку. Острая боль — боль ревности — пронзила ей грудь.
— Очень хорошо, — произнесла она, выдавив из себя еще одну улыбку.
— Ты думаешь? — сухо отозвался Хадсон, и взгляд его скользнул в сторону, где торговцы укладывали свои пожитки, собираясь в неблизкий путь к родным селениям. — Да, я стараюсь соблюдать равновесие между работой и отдыхом. В старину говорили: «На том свете отдохнем», но для меня эта поговорка звучит глупо. Мне приходилось видеть людей, в буквальном смысле надорвавшихся на работе, и ничего хорошего в этом нет, поверь мне.
Марианна ясно представила себе, как, наработавшись вдоволь, Хадсон предается «отдыху» с рыжей красавицей.
— Разумеется. — Ответ прозвучал слишком резко, и она поспешно добавила: — Ты занимаешься спортом? Что ты делаешь, чтобы расслабиться?
Хадсон окинул ее взглядом, полным холодного удивления, и Марианна прикусила язык. Она разговаривает с ним словно с каким-то случайным знакомым.
— А ты не помнишь? — мягко спросил он. — Неужели два года — такой большой срок?
— Я… нет… боюсь, что…
— Сквош. — Он явно наслаждался ее замешательством. — Я играю в сквош, Анни.
— Ах да. Сквош! Конечно! — повторила она словно попугай.
— И во многие другие игры, — негромко и с нажимом закончил Хадсон.
Солнце стояло еще высоко над горизонтом, когда они собрались домой. В машине парило как в сауне, и Марианна, бросив шляпу на заднее сиденье, попыталась собрать рассыпавшиеся волосы в узел на макушке, чтобы охладить вспотевшую шею.
— Словно веретено с золотыми шелковыми нитями.
— Что?
Голос Хадсона, бархатный, с чувственными хрипловатыми нотками, будто звучал где-то в глубине груди. Марианна не расслышала его слов.
— Твои волосы.
По ее спине прошли мурашки от его жадного, оценивающего взгляда.
— Другие женщины из кожи вон лезут, чтобы произвести такое впечатление, и все равно выходит натужно и фальшиво. А у тебя все получается естественно. И убийственно действует, — мрачно добавил он.
— Какое впечатление? — осторожно спросила Марианна, не зная, хочет ли Хадсон сделать ей комплимент или нанести очередное оскорбление.
— Соблазнительной невинности, — задумчиво ответил Хадсон. — Ты словно приглашаешь мужчину подойти поближе и в то же время предупреждаешь, что слишком близко беднягу не подпустишь. Наивность и сексуальность — убийственное сочетание! И у тебя это выходит неподражаемо!