Скабрезные сальные слова в мой адрес.
Попытки разорвать на мне белье.
Я пыталась сражаться. Разодрала ему лицо, вцепившись в щеку, а потом со всей силы укусила за ухо, когда эта тварь навалилась на меня, пыхтя и выговаривая о том, как мне сейчас будет хорошо.
— Томке нравится и тебя тоже вставит.
Снова удар за укус, и я чуть не потерялась сознание.
— Придушу, суку, если станешь орать дальше. Придушу, тварь! А ну, заткнись!
И я уж было перестала сопротивляться, приготавливаясь к боли и унижению, когда неожиданно тяжесть с меня испарилась чудесным образом. А потом я увидела, как Степа, муж Нины, принялся планомерно вколачивать свои тяжелые кулаки в лицо моего отчима.
— Ребенок! Она же ребенок, гнида ты позорная!
В какой-то момент в комнате появилась моя мать, она пыталась остановить самосуд, но в адреналиновом пылу Степа и ей прописал с локтя по скуле, так, что она отлетела в конец комнаты, да там и замерла, выпучив глаза и безмолвно открывая рот, как выброшенная на берег рыба.
Еще спустя минуты появилась Нина. А потом и Раиса Сергеевна с приехавшей полицией.
Я же только сидела в углу скрипучего дивана, поджав колени к подбородку и слушала, как мать материт меня, обвиняя во всех смертных грехах. Она считала, что это я сама полезла к ее драгоценному Валере в поисках любви и женского тепла.
— Если напишешь на него заявление, то я отрекусь от тебя! Не будет у меня больше дочери! Слышишь? А, гадина? Всю жизнь мне испортила, тварина! Ненавижу! Как же я ненавижу тебя, дрянь!
Отчима арестовали. А потом, уже в участке я узнала, что дома нашли запрещенные препараты. Много. И вообще, Валера был на карандаше за распространение.
Барыга.
И теперь ему грозил реальный и долгий срок в местах не столь отдаленных.
Вот только легче мне не стало. Я была закоренелым реалистом и прекрасно понимала, что на место Валеры уже очень скоро придет новый «папа» и он сто процентов не будет лучше предыдущего.
Маргиналы — они и в Африке маргиналы. Ни один нормальный мужик не станет связываться с запитой и опухшей Тамарой Сажиной.
Факт!
Но зато теперь мне было понятно, откуда в семье последнее время водились деньги. Стало тошно, но Нина и Раиса Сергеевна подбадривали меня, как могли. Когда же нас отпустили, мы вернулись домой, куда меня отказалась впустить мать. Она просто вошла в квартиру, а потом демонстративно закрыла перед моим носом дверь, матерясь из-за изнутри последними словами. Пришлось снова угрожать вызвать полицию.
Только после этого я, в присутствии Нины, Раисы Сергеевны и Степана, смогла собрать свои немногочисленные вещи и навсегда покинуть неблагополучную квартиру. Вот так, в восемнадцать лет я фактически осталась на улице. И если бы не добрые люди, то совсем бы пропала.
С этого дня я стала жить с Ниной Ковалевой, которая заменила мне мать. Я же ее воспринимала как лучшую подругу и самую настоящую сестру. И я была безмерна благодарна ей за доброту, понимание и участие.
— Наверное, лучше отменить завтра школу, Тань? — гладила меня по волосам девушка.
— Почему?
— Ты столько натерпелась.
— А, знаешь, я даже рада, что все так повернулось. Ведь не зря же говорят, что все, что ни делает — все к лучшему. Может и жизнь моя наконец-то станет спокойнее, вот только вас до института стеснять придется, так что…
— Ты чего такое говоришь? Ничего ты нас не стесняешь. Степа сейчас в рейс уедет, а мне с тобой хоть не так одиноко будет. А у мамы тебе опасно оставаться, там твоя кукушка полоумная постоянно тебя тюкать станет. Нет, решено, с нами будешь жить. И чтобы без возражений. Поняла?
— Угу.
Глава 17
На следующий день я еле встала с разложенного для меня дивана. Все тело нещадно ломило, а к волосам на голове вообще было страшно прикоснуться. По телу синяки, колени изодраны, но хоть лицо почти не пострадало. Рассеченная губа не в счет. Женщина, которая меня родила, была любительницей настучать мне по лицу, и по делу, и без.
Так что, в общем и целом, я вышла с достоинством из перипетий минувшего дня.
— Давай помогу, — вошла в ванную комнату Нина и отобрала из моих рук расческу, принимаясь молча и предельно аккуратно расчесывать мои волосы, а затем и заплетая их в замысловатую косу.
— Спасибо, — вымолвила и прижала ладонь к губам, чтобы не расплакаться от этой заботы.
— Ой, да пустяки. А волосы у тебя действительно красивые, вон какие густые и шелковистые. Любая бы позавидовала.
— Не надо мне завидовать, — глухо выдохнула я.
— Завидуют они тебе, вот и травят. Сучки.
— Нин…
— Да, мама мне все рассказала. И что? Мы, между прочим, волнуемся за тебя. И чтобы насчет общаги даже думать не смела! И там клевать тебя будут, за мозги твои, за красоту…
— За красоту, — фыркнула я и закатила глаза.
— Да можешь не верить мне, но только я помню, как за тобой мальчики бегали из старой школы.
— Списывать они бегали, — надулась я.
— Ой, Тань, вот тебе вроде восемнадцать лет стукнуло, а все наивняк чистой воды.
— Не наивняк, а реалист.
— Все, замолчи, — рассмеялась девушка, а, закончив, потащила меня завтракать.
Степа рано утром уехал в рейс, и мы остались одни. Пили чай с бутербродами, разговаривали о погоде, о предстоящем последнем звонке, о платье, что я сшила себе сама…и даже не догадывались, что через неделю мужа Нины не станет. Глупое стечение обстоятельств. Хулиганы, встретившиеся на пути. И провальная попытка защитить девушку. Многочисленные ножевые, реанимация и смерть.
Ему было всего двадцать девять, и он только закончил ремонт в квартире со своей молодой женой. А еще очень хотел сына. И вообще строил так много планов на жизнь…над которыми Бог посмеялся.
После завтрака я собираюсь и отправляюсь в школу. Дико страшно, но я пытаюсь игнорировать свои страхи. А еще больше не быть доверчивой дурой.
Но уже войдя в просторный вестибюль «Золотой Лиги» я понимаю, что приковываю к себе слишком много внимания. В меня откровенно тычут пальцами и смеются, а несколько парней похабно зажимают рукой пах и чешут языком изнутри свои щеки.
Господи! И вот этих тупых обезьян зовут золотой молодежью?
М-да…
Но больше всего задевает меня даже не это, а взгляд королевы нашего класса — Арины Толмацкой. Она смотрит на меня как на нечто мерзкое и отвратительное. А потом брезгливо поджимает губы, стряхивая со своего форменного пиджака невидимые пылинки.
Что происходит, черт возьми?
Кручу головой и натыкаюсь взглядом на слишком довольное лицо Батуриной, которую прилюдно зажимает Хан в дальнем конце зала. Он, в отличие от всех остальных, даже не смотрит на меня, сосредоточившись на своем увлекательном занятии.
Гад!
Истинное положение дел я узнаю только перед большой переменой, когда нечаянно заглядываю в телефон впереди сидящих одноклассников. Там, в какой-то кулуарной переписке я вижу наши со Стасом вчерашние фотографии. Где мы обнимаемся на скамейке, когда парень утешал меня после избиения. Где мы идем на выход со школьного двора. Затем садимся в такси. А потом входим в подъезд моего дома.
И в одночасье все встало на свои места.
Меня и Стаса оболгали. Просто слепили грязный фейк, что мы влюбленные. А потом сунули все это под нос Марку Хану.
И Арине Толмацкой, девочке, ради которой мой лучший друг согласился на переезд в чужой город и перевод в эту элитную богадельню.
Вот же твари.
И все поверили. Вынесли приговор без суда и следствия.
Ну и ладно. Плевать. Естественный отбор! И да, все к лучшему.
Улыбаемся и пляшем.
И пытаемся не вцепиться в волосы королеве красоты, когда она прилюдно начинает высмеивать любовные стихи Стаса Гордеева. Просто дышать, просто пережить еще один дерьмовый день.
А спустя время ответить на звонок друга и услышать его сломленный, полный боли, голос:
— Пойдешь завтра со мной на последний звонок?
