– Слава Богу, – тихо сказал он. От волнения я ничего не мог ему ответить. Я видел, как он обратился к хозяину дома, стоявшему поодаль, и заговорил с ним на диалекте, должно быть сообщив, что мы с ним друзья, потому что лицо мужчины как-то посветлело и он вышел, оставив нас одних. Я по-прежнему стоял у постели Виктора, держа его руку в своей.
– И давно ты так? – наконец спросил я.
– Около пяти дней, – отозвался он. – Приступ плеврита. Со мной это и раньше бывало. Но на этот раз тяжелее. Старею.
Он снова улыбнулся, и я, хотя и догадался, как ему сейчас тяжело, заметил, что в общем он мало изменился и остался тем же.
– А ты, наверное, процветаешь, – произнес он с легкой усмешкой, – судя по виду, ты человек преуспевающий.
Я не удержался и задал вопрос, почему он ни разу не написал мне и что он делал все эти двадцать лет.
– Я порвал с миром, – сказал он, – думаю, что и ты тоже, но иначе. В Англию я больше не возвращался. А ты-то как здесь очутился?
Я дал ему пузырек с аспирином.
– Пожалуй, тебе от этого пользы мало, – заметил я. – Лучшее, что я могу сделать, – это остаться с тобой на ночь, а утром сразу же попрошу парнишку и еще кого-нибудь помочь мне перенести тебя в долину.
Он покачал головой.
– Не стоит тратить время попусту. Со мной все кончено. Я это знаю.
– Ерунда. Тебе нужен врач, нормальное лечение. Здесь это невозможно. – Я еще раз оглядел убогую, темную и душную комнату.
– Не беспокойся обо мне, – повторил он, – есть дела и поважнее.
– Что же именно? – удивленно осведомился я.
– Анна, – ответил он. Я растерялся, от неожиданности его слова не сразу дошли до меня, и Виктор тут же добавил:
– Она все еще на Монте-Верита.
– Ты хочешь сказать, – переспросил я, – в монастыре, за глухими стенами, взаперти. Она не покидала его?
– Вот потому-то я здесь, – отозвался Виктор, – я ежегодно приезжаю в одно и то же время и поднимаюсь на вершину. Я, наверное, писал и говорил тебе, тогда, после войны, что обосновался в маленьком рыбацком поселке и живу там очень уединенно и тихо. В этом году я приехал сюда позднее обычного из-за болезни.
Уму непостижимо, как он просуществовал все это время – без друзей, без занятий, терпя долгие месяцы, пока не настанет срок для его безнадежного паломничества.
– Ты хоть видел ее? – спросил я.
– Больше ни разу.
– Но ты ей пишешь?
– Я каждый год привожу письмо. Беру его с собой и оставляю у стены, а на следующий день возвращаюсь.
– И письмо забирают?
– Всегда. На его месте обязательно оказывается какой-нибудь камень, на котором нацарапано несколько слов. Я уношу эти камни с собой. Они лежат на побережье, рядом с моим домом.
У меня сжалось сердце от его веры в Анну, от преданности ей, пронесенной через годы.
– Я пытался изучить это, – продолжал он, – их религию, верования. Они очень древние, дохристианские. В старых книгах сохранилось несколько упоминаний и намеков. Я собрал их воедино, беседовал с учеными, писавшими о мистицизме и древних обрядах галлов и друидов. Почти все жившие в то время горные европейские племена поддерживали между собой тесную связь. Я прочел много книг, где говорилось о власти Луны и вере в вечную молодость и красоту всех, кто ей поклонялся.
– Судя по твоим словам, – заметил я, – ты в это веришь.
– Верю, – согласился он радостно и твердо, – в это верят дети здесь в деревне. Их сейчас немного осталось.
Его утомил наш разговор. Он протянул руку к кувшину с водой, стоявшему рядом с кроватью.
– Прими лекарство, – посоветовал ему я. – Если тебя лихорадит, оно поможет. Думаю, тебе сейчас надо заснуть.
Я дал ему три таблетки и плотнее укутал одеялом.
– Есть ли в доме женщина? – поинтересовался я.
– Нет, – ответил он, – меня удивило, что в этом году все так изменилось.
Деревушка совсем опустела. Женщины и дети перебрались вниз, в долину. Здесь сейчас только двадцать мужчин и подростков.
– Ты знаешь, когда женщины и дети покинули деревню?
– Полагаю, что за несколько дней до моего приезда. Хозяин дома, это сын старика, жившего тут, он давно умер, так вот, хозяин так глуп, что никогда ничего точно не знает. Только смотрит, как баран, когда его спрашивают. Но и от него известная польза имеется. Он тебя и накормит, и на ночлег оставит, а мальчишка, тот вполне смышленый.
Виктор закрыл глаза, и я понадеялся, что ему удастся уснуть. Я решил, что знаю, почему женщины и дети ушли из деревни. Это случилось после того, как из долины исчезла девушка. Их предупредили, что на Монте-Верита может стать неспокойно. Я не осмелился сказать об этом Виктору. Мне хотелось убедить его, что в долине ему будет лучше.
К этому часу стемнело и я проголодался. Я прошел по коридору на кухню и застал там лишь одного мальчика. Я попросил его дать мне что-нибудь поесть и вернулся к Виктору. Вскоре он принес мне хлеб, мясо и сыр. Ел я в комнате, мальчик стоял рядом и внимательно смотрел на меня. Виктор, как и раньше, лежал с закрытыми глазами, и мне показалось, что он спит.
– Как по-вашему, ему станет лучше? – спросил меня мальчик. Он говорил не на диалекте.
– Думаю, что да, – негромко отозвался я. – Если бы кто-нибудь помог мне перенести его в долину и мы бы нашли там врача.
– Я помогу вам, – сказал мальчик, – я и два моих друга. Мы отправимся завтра. Потом будет трудно.
– Почему?
– Мужчины из долины собрались и послезавтра явятся сюда. Они вне себя от злости и решились действовать. Тогда я с друзьями присоединюсь к ним.
– Что же должно произойти?
Мальчик заколебался и бросил на меня быстрый взгляд.
– Не знаю, – замялся он и выбежал из комнаты на кухню.
Я услышал голос Виктора.
– Что тебе сказал мальчишка? – спросил он. – Кто должен прийти сюда из долины?
– Я так и не понял, – уклонился я от ответа, – вероятно, какая-то экспедиция. Но он обещал помочь мне перенести тебя завтра в долину.
– Никакие экспедиции здесь сроду не были, – возразил мне Виктор, – он что-то путает.
Он позвал мальчика и, когда тот пришел, заговорил с ним на диалекте.
Парнишка был явно встревожен, отвечал ему нехотя и неуверенно. В разговоре они несколько раз упомянули Монте-Верита. Наконец мальчик ушел, оставив нас вдвоем.
– Тебе что-нибудь ясно? – обратился ко мне Виктор.
– Нет, – глухо сказал я.
– Не нравится мне это все, – начал он, – тут что-то не то. Я это чувствую с тех пор, как лежу здесь. Местные вдруг как-то совсем одичали, скрытными сделались. Мальчик мне сказал, что в долине паника, народ рассержен. Ты об этом что-нибудь слышал?
Я не знал, имеет ли смысл говорить ему правду. Он не отводил от меня глаз.
