Секретарь не ошибся. На следующее утро, когда Нафанаил Филиппович, одевшись, ожидал приглашения от графини, вместо ее камер-лакея или Анфиски в дверь его комнаты постучал граф. Несколько напряженно улыбаясь, чего не заметил отставной поручик, снедаемый нетерпением быстрее увидеться с Натали, Волоцкий предложил Кекину следующее:
— Нафанаил Филлипович, я вот что подумал. Попробуйте, ради налаживания добрых отношений с Наташей, чтобы она позвала вас в часы своего бодрствования и подарила вам, скажем, одну из лучших своих роз.
— Как это? — удивился Кекин. — Вам же известна ее крайняя неприязнь ко мне в эти часы?
— Вы попросите, нет, потребуете сделать это во время ее утреннего состояния. Скажете, что сомневаетесь в своих силах, что в доказательство вашего благотворного влияния на нее, она должна позвать вас в определенный час и подарить розу.
— Думаю, это будет нескромно с моей стороны.
— Какая же это нескромность, мой друг, если инициатива в подобном опыте исходит не от вас, а от меня? — казалось бы, искренне удивился граф. — К тому же вам было бы нелишне узнать, способна ли сила ее воли оказывать воздействие из одного ее состояния в другое. Согласитесь, это бы было полезно знать для ее лечения. Когда же она выйдет из болезненного состояния, ей никто не скажет о вашем требовании. Да никого у нее и не будет, кроме вас и меня.
Делать было нечего, к тому же в словах графа был и кое-какой резон. Ведь если Натали из своего магнетического состояния сможет влиять на свои поступки в состоянии здравом, тогда она перестанет испытывать к нему отвращение?
К графине они зашли вдвоем. Волоцкий, попросив доктора выйти, уселся в кресла и приготовился стать свидетелем состоявшегося с Кекиным уговора. Натали, как обычно, начала с Нафанаилом Филипповичем разговор, в коем уверяла его, что ее болезнь скоро совершенно пойдет на убыль, что заслуга в том, несомненно, принадлежит Кекину, ибо воля его — она это чувствует — в желании помочь ее исцелению крепнет изо дня в день.
— Но я чувствую, что у тебя ко мне есть какая-то просьба? — спросила Натали.
— Да, — ответил Кекин, уже мало удивляясь ее возможностям ясновидения.
— Позволь, я узнаю это сама?
— Да, так и мне было бы проще, — ответил Нафанаил, посмотрев на графа.
Натали поднялась с канапе и подошла к Кекину так близко, что он почувствовал на себе ее дыхание, чистое и свежее, как пахнет от детей, только что вернувшихся с прогулки по зимнему саду.
— Знаю, — почти прошептала она. — Ты хочешь, чтобы я позвала тебя и подарила свою любимую розу.
— Да, — нерешительно ответил Кекин, опять посмотрев на графа. — В два часа пополудни. Только боюсь, вы о нем не вспомните.
Натали очнулась в первом часу, без всяких судорог и боли. Обрадовавшись этому обстоятельству, а еще более тому, что рядом не было неприятного ей Кекина, она легко поднялась с канапе и стала порхать по комнате. Граф из своего кресла с удовольствием наблюдал за ее движениями, в которых не было даже и намека на страшную болезнь.
— Я вижу, милая, что ты чувствуешь себя превосходно? — спросил граф со счастливой улыбкой.
— Да, папенька, — ответила она, и тут ее взгляд упал на розовое деревце, стоящее у окна. По лицу ее пробежала тень, и прекрасное настроение мигом улетучилось.
— Что с тобой, — с тревогой спросил граф.
— Что? — явно нервничая, переспросила она и остановилась возле отца. — А то, что я опять подумала про него. Ну когда же придет тот день, когда вы откажете этому несносному господину от дома?
— Ты имеешь в виду Нафанаила Филипповича? — нахмурился граф.
— А кого же еще, — фыркнула она. — Не знаю, что принуждает меня думать о нем, но эти мысли просто отравляют мне жизнь.
— Милая, за все пребывание господина Кекина в нашем доме, ты видела его всего несколько раз, — заметил Платон Васильевич.
— Да, и этого мне вполне хватило, чтобы составить о нем свое мнение, — заявила она. — Он жалок, навязчив и противен. Мне неприятно уже оттого, что приходится жить с ним под одной крышей. Чем он вас так околдовал, что вы даже считаете его своим другом?
— Он помогает тебе в твоей болезни, — ответил граф. — И положительные результаты, как говорится, налицо.
— Значит, он колдун. И вы скоро раскаетесь в своем благодушии к нему.
— Натали, милая, не мучь себя и меня, — примирительным тоном сказал граф. — Этот человек нужен тебе для твоего же блага. Поэтому и живет с нами под одной крышей. Так уж получилось. Кроме того, я нисколько не сомневаюсь в его чести и благородстве. И довольно того, что он не смеет показываться тебе на глаза…
— А если бы вы разуверились в нем, вы бы прогнали его из дома? — спросила Натали после некоторого раздумья.
— Ну, если бы он совершил какой-нибудь бесчестный поступок, — неуверенно произнес граф.
Натали замолчала и, закусив губу, отошла к окну.
Во втором часу какое-то странное беспокойство стало овладевать ею; она ходила взад-вперед по комнате, взялась за вышивание — отложила, начала читать «Клариссу» Ричардсона — через минуту раздраженно бросила. Вызвала Парашку и Анфиску, долго отчитывала их за какие-то проступки, каковых они не делали, потом прогнала.
Без четверти два беспокойство ее усилилось. Она несколько раз подходила к розовому деревцу, резко бралась за ножницы, словно намереваясь отрезать все розы на нем, даже всплакнула. Совершенно не понимая, что с ней творится, без пяти минут два она позвонила в колокольчик.
— Скажи господину Кекину, чтобы он через пять минут явился ко мне, — резко бросила она прибежавшей Анфиске и отвернулась к окну.
Нафанаил ждал этого приглашения. Ждал и боялся. Несколько раз он подходил к зеркалу, дабы удостовериться, что он все же не так дурен собой, чтобы вызывать отвращение. Когда за ним пришла горничная, у него едва не выскочило сердце: пусть и по его просьбе, но она зовет его, чего еще никогда не случалось.
Он постарался восстановить утраченное самообладание и вошел в комнату графини твердым шагом, с непринужденным, хотя и несколько напряженным выражением лица, негромко поприветствовал графиню и замолчал, ожидая как далее развернутся события.
Натали не отвечала. Она по-прежнему стояла у окна, устремив в него невидящий взор. Наконец, она обернулась, бросила на вошедшего обеспокоенный взгляд и покраснела.
— Я позвала вас, чтобы… Нет, я… — Она смутилась, но быстро взяла себя в руки и резко спросила: — Когда вы оставите наш дом?
— Это решать не мне, — ответил Нафанаил Филиппович.
