Подстреленную Дарёну княгиня Лесияра подняла бережно и любовно, как свою дочь, а мать смотрела на правительницу женщин-кошек с надеждой на спасение и с этим проклятым блеском в глазах, которого не мог добиться от неё ни один мужчина на свете… И который она так и не подарила отцу, сделав его уязвимым перед бедой.
На сердце мальчика калёным железом было выжжено: если бы не Лесияра, отец был бы сейчас с ними. Это стало неоспоримым законом, непреложной истиной, горькой и единственной правдой, о которой умолчала мать, и которую открыл Вук – отец, отрёкшийся от своего прежнего имени. Радятко стиснул зубы и закрыл глаза, стараясь отогнать от себя светлое видение лица белогорской княгини.
Хлесть! – веник больно врезался в тело пониже спины.
– Сдурел?! – взревел Радятко, подскочив на полке.
Мал трясся от хохота, блестя зубами. Возмущённо схватив другой веник, Радятко окунул его в кипяток и принялся гоняться за братом по всей парилке, в конце концов настиг и назидательно отхлестал по тому же месту.
Мать в предбаннике уже налила им по кружке отвара. От подмышек до пят она была обёрнута простынёй, плечи покрывал красный узорчатый платок, а волосы прятались под банной шапочкой. С розовым румянцем, посвежевшая и помолодевшая, она умиротворённо смотрела, как Яр таскает пальцами мёд из деревянной расписной миски.
Мальчики сели к столу. Мал взял кусочек медовых сот и принялся их посасывать, прихлёбывая горький отвар, а Яр, громко чмокая, облизывал пальцы.
– Пей, сынок, – придвинула мать отвар поближе к Радятко. – От хмари очиститься надо не только снаружи, но и изнутри.
Радятко решил, что обойдётся без подслащения: небось, не маленький – мёд сосать. Он поднёс кружку к губам и начал пить, давясь, кривясь и вздрагивая плечами от горечи.
– Медку возьми, – с тихим смешком предложила мать.
Памятуя о наказе отца, последний глоток Радятко оставил на дне. Глянув, как Яр обслюнявленными пальцами лазает в общую миску, к мёду он не стал притрагиваться.
– Ой, – икнул вдруг Мал, вытаращившись на миску и выпрямившись, будто аршин проглотил. – Узоры дышат… Как живые, шевелятся!
– Это отвар действует, – успокоила мать.
«Только бы паучки у меня там не сдохли», – подумал Радятко.
На пуховых перинах, под стёгаными одеялами братья посапывали рядом на полатях. Осмотрев маленького княжича, Лесияра сказала: «Да, Марушино семя посеяно. Но прорастёт оно или нет – трудно сказать. От ран, конечно, придётся его беречь… Ещё можно почаще давать отвар яснень-травы: быть может, вся хмарь из него постепенно выйдет, и семя захиреет».
Решено было, что до дворца Лесияры мать и сыновья трястись в колымаге по горам не будут, а поживут в зимовье близ границы, покуда им куют кольца – заодно и от хмари основательно очистятся, прежде чем продвигаться вглубь белогорских земель. Можжевеловая баня на воде из Лаладиной пещеры и дозревший через пять дней после их приезда отвар яснень-травы оказали чудесное действие, прогнав начинавшуюся у Мала хворь, которую тот, видимо, подхватил в дороге от Яра. Уже две седмицы они жили в зимовье, и никто из них больше не болел. Каждый день им доставляли яства с княжеского стола с неизменным тёплым приветом и поклоном от правительницы Белых гор, а вечерами… Наступление вечера Ждана всегда предвкушала с трепетом.
Потушив лампу и разувшись, она в густой синей полумгле забралась под тяжёлую волчью шубу, брошенную на постель, устроенную на двух сдвинутых вместе лавках у печи. Не успела Ждана закрыть глаза, как в дверь тихо постучали, однако она не спешила бежать открывать, полагаясь на ночевавших в сенях княжеских слуг.
Скрипнула дверь. Уловив почтительное «слушаю, государыня», Ждана радостно встрепенулась…
– Госпожа, изволь выйти. Государыня зовёт, – послышался шёпот.
Ждана немедленно поднялась, обулась, надела платок, сверху – шапку. Шубу, которой укрывалась – на плечи, да и выскользнула за дверь.
Под ногами скрипнул лёгкий, рыхлый и пушистый первый снежок. Посреди голубоватого зимнего ковра в отороченном мехом плаще стояла Лесияра, улыбаясь и блестя глазами в лунном свете. Волосы её казались схваченными изморозью, но вблизи становилось ясно, что изморозь эта никогда не растает – забисневшие [40]пряди уже не вернут былой ржано-русый цвет.
– Прости, что разбудила тебя…
Оставив за собой стремительную цепочку следов на снегу, Ждана подлетела и вложила руки в протянутые тёплые ладони княгини. Сердце трепыхалось снегирём, щёки вспыхнули, хоть и совсем не крепкий стоял мороз: осень отсчитывала свои последние дни, и у природы состоялась лишь первая примерка зимнего наряда. Ждана шагнула следом за княгиней в колышущийся проход, и перед ними раскинулось озерцо, окружённое соснами. Коркой льда оно ещё не покрылось, а может, было из незамерзающих, и его холодная гладь отражала спящий лес в белом убранстве и серебристую дорожку луны.
Взволнованное дыхание окутало их лица голубым туманом, а губы взаимно согрелись в поцелуе.
– Государыня, я ведь ещё мужняя жена, – прошептала Ждана.
– Вранокрыл тебя не получит назад. Никогда.
Пальцы Лесияры касались её закутанных в платок щёк, губы щекотали нос, нащупывали ресницы, замирали между бровями.
– Дети спят?
Ждана кивнула. Лесияра крепко поцеловала её в лоб.
– Ну, пусть… Я и заходить в дом не стала, чтоб не будить. Завтра Дарёнка принесёт вам готовые кольца и проводит вас ко мне.
– Ах, государыня, нам и здесь, среди леса, хорошо. Лишь бы ты нас посещала каждый день. – Ждана прильнула к груди Лесияры, ловя каждое слово с её уст в серебристо-снежной тишине.
Сосны спали слишком крепко, чтобы их мог разбудить звук нового поцелуя.
– Нет, в лесу вам жить негоже, звёздочка моя. – Тихий смех прозвенел сбитым с ветки инеем…
– Я бы, наверно, смогла жить в любом месте Белых гор… Здесь везде прекрасно.
Прижимая Ждану к себе, Лесияра касалась губами её бровей и ловила в прищур ресниц лунные искры. Соглядатаи доложили, что приготовлений к войне в Воронецком княжестве замечено не было, равно как и в Светлореченском, но осмелевшие Марушины псы и уехавший куда-то с оборотнями Вранокрыл омрачали эту, на первый взгляд, безмятежную картину. Белый шёлк под вещим мечом пропитался кровью, а на дне дремотного озерца в окружении заснеженных сосен притаился призрак кошмара – чудовищных воинов, встающих из-подо льда…
