дачу, маму, билеты
Мы переживем…
Я закрыла глаза и отдалась музыке. Тихо подпевала, мое тело отзывалось на призыв мелодии, а сердце повторяло стихи.
Лишь несколько слов могут убить
Но если веришь в любовь, стоит еще…
Я ощутила его присутствие за мгновение до того, как горячая рука легла на живот. Костя прижался ко мне сзади, волосы перекинул на одно плечо и громко вдохнул, носом ведя по шеи. Тяжелое дыхание било по нервам, затягивало в тягучую бездну порока. Там столько удовольствия, огня, наслаждения. Тумана, миражей, иллюзий. И совсем нет настоящего. Страсть без любви — дымка, тающая с рассветом, и я не хотела растаять вместе с ней.
— Что ты делаешь… — резко развернул меня и лицо обхватил, ладонь в волосах спрятал и надавил, приближая наши губы.
— С тобой? — шепнула.
— С нами.
Я никогда не видела Костю злым или в дурном настроении. Даже когда бесился, зеленые глаза хитро улыбались. Сейчас в них была тьма и тоска. Необъяснимая, черная, необъятная.
— На нас смотрят? — пискнуть успела.
— И что? — Костя прижался к моим губам, агрессивно раздвинул, жадно ворвался, покусывая, посасывая. Причиняя боль и даря невероятное блаженство. Хотелось раствориться в этом поцелуе. Никогда не открывать глаз. Его не отпускать. Держаться, как за спасательный круг. Но Костя не спасет, утопит, оставит одну на глубине. От этого сердце разрывалось.
— Мы едем ко мне.
— Но…
— Это больше не обсуждается. — жестко отрезал и за руку меня схватил, увести хотел.
— А Свету, кто отвезет?
— Она не маленькая, разберется.
Ясно. У него ничего ни с кем нет. Она подруга, я шлюха. Все. Это его максимум.
— Мне в туалет нужно.
Костя пронзительно остро взглянул мне в глаза, но удерживать не стал.
Там в толпе молоденьких девушек, подкрашивавших губы и взбивавших волосы, я живой статуей смотрела в зеркало: лихорадочно блестящие глаза, зацелованные губы, рыжее облако волос… Это девушка готова поехать с ним. Она желала этого. Меня мысленно умоляла. А я нет. Потому что я — это не только внешность. Не только страсть. Не только мимолетное удовольствие.
Поэтому я ушла. Нет, я сбежала. Накинула пальто и нырнула в переулок. Прошла пару кварталов, прежде чем ощутила, что промокла и продрогла. Дождь. Это очень удобно. Никто не видел моих слез. Ночь — тоже удобно, в темноте все кошки серы. Я никому не была интересна. И мне никто сейчас не нужен.
Телефон надрывно пищал в сумке. Я даже не смотрела. Спустилась в метро, с лица влагу стерла и прыгнула в поезд. Одна пересадка. Пятьсот метров, и я дома.
Не разуваясь, в ванную зашла, воду горячую включила. Скинула пальто и сапожки. Костюм полетел на пол. Я шагнула под тугие огненные струи. Села на кафель, колени обняла и заплакала. Сумка валялась на полу, а телефон в ней взрывался. В дверь тоже стучали. А я рыдала. Себя жалела, горечь выплескивала, тоску по мужчине изливала.
Это ведь Костя там за дверью. Можно впустить его, и я буду счастлива этой ночью. А дальше… Важно ли это? Да. Для меня важно.
Без сил упала на кровать, уснула. Утром как в бреду глаза открыла. Озноб, жар, кости ломит. Вчера болела душа. Сегодня тело.
Я взяла больничный. Первый день весь проспала. Второй взяла свое вязание и ответила на звонок. Сотый, наверное.
— Живая, — сухо проговорил. — Сука рыжая, — и отключился.
Я посмотрела на телефон. Странно, если больничный взяла, значит, живая. Вздохнула и пряжу зеленую взяла. Не знаю зачем. Я сама — яркое пятно, а зеленый вообще из меня циркачку сделает. А вот Потрясову под цвет глаз подойдет. Прощальный подарок. Большего он от меня не добьется.
Телефон снова засигналил.
— Ты вообще адекватная? — орал Костя. — Я, сука, по всей Москве искал тебя, чуть с ума не сошел. Какого ты трубку не брала? Не открывала? А?
— Костя, я болею. Не звони мне, пожалуйста, больше. Иначе я никогда не выздоровею.
— Ага, разбежался.
— Пока.
— Ксюша… — но я уже нажала отбой.
Через два часа Потрясов приехал сам. Я выпила таблетку парацетамола и уснула. Мы увидимся только если вышибет дверь. Когда проснулась увидела сообщение:
Продукты забери
Выглянула. Действительно два бумажных пакета возле двери: из Азбуки и Вино и крабы, сверху которого пристроился третий — лекарства. Забрала все, конечно. Даже немного поела.
Конкретно грипповала дня четыре, поэтому не анализировала аттракцион невиданной заботы, который продолжался на протяжении всего больничного. Когда стало легче, написала Потрясову.
Спасибо за помощь. Мне очень приятно. Больше не нужно. В понедельник выхожу.
Костя не пытался выйти на связь. Видимо, ждал личной встречи. Соскучился по эмоциям. Я решила больше их не давать. Сколько он выдержит добиваться скучную и холодную женщину? Нисколько! Я практически угадала. Мы три дня отработали, и я жива. Сломана, но жива.
— Да? — сонно проговорила в телефон. Если не наступил конец света, убью звонившего. Спросонья даже не посмотрела, что за номер.
— Ты нужна мне, — сказал Костя. — По работе. Адрес скину.
Я ошарашенно слушала короткие гудки. По работе в час ночи?! Серьезно?!
Костя
— Вот же упрямая рыжая коза! — в сердцах выругался и поставил пакеты у двери. Не нужно ей ничего. Как попугай, ей богу! Но преследовать перестал: названивать, писать, кулаки об стены чесать.
В последней просьбе Ксюши отстать от нее было столько неуловимо болезненного, что меня прошибло на всех уровнях, а когда Русалочка вышла на работу… Чужая, холодная, с непроницаемым взглядом и ледяной улыбкой. Нужно что-то делать. Иначе потеряю ее, а я не хочу. Ксюша умела обрывать связи, отбиваться, все шансы на ноль делить. Я проходил это пять лет назад, но тогда и сам не был готов бороться за женщину. Сейчас все по-другому. Тянется душа к ней (ну и не только она, грех отрицать), теплеет внутри, когда мечтаю о Русалке, а когда из караоке пропала, чуть не поседел: сначала от ревности, потом от нервоза. Подумал, что с Ольшанским уехала. На зло мне. Не верил, что могла реально увлечься им, и за деньги Ксюшу не купить, а вот меня довести до ручки (или инфаркта) — это она могла. Но когда с Глебом и грудастой блондинкой столкнулся, понял, что Ксюша просто убежала. От меня.
