— Ладно-ладно, — улыбнулся он. — Лучше выпей еще кофе, пока опять не потеряла человеческое лицо.
Вот это да! Гвендолин поперхнулась кофе, вспомнив свое отражение в зеркале. Человеческое лицо! Смейся, смейся, Феликс Миллингтон. Еще не вечер!
— Мне не нравится легкость, с которой ты делаешь выводы, — заметила она.
Феликс снова развел руками.
— Как сказал бы Шерлок Холмс: никаких фокусов, одна дедукция. Ты без конца беспокоишься о своем деле и в то же время не стремишься никому сообщить, где находишься. От вопроса о поклоннике ты ушла, а твой спич о собственном бизнесе сказал мне очень многое. Я почти уверен, например, что тете Матильде не понравился твой парень, и ты с ним рассталась.
В глазах Гвендолин появилось изумление.
— Потрясающе! Тетя действительно не одобрила его, и я действительно с ним рассталась. — Она пристально посмотрела на Феликса. — Интересно, что бы сказала тетя о тебе?
Феликс перегнулся через стол и ласково потрепал ее по щеке.
— Об этом не волнуйся. Важно, чтобы ты хорошо относилась ко мне, а я — к тебе. Остальное нас не должно волновать.
Лицо Феликса неумолимо приближалось к ней, и у Гвендолин перехватило дыхание. Если ничего сейчас не предпринять, он ее поцелует. Тогда… тогда она, чего доброго, не выдержит и поцелует его в ответ, и неизвестно, чем все это кончится…
— Что? — озадаченно переспросил Феликс, откинув голову назад. — Ты что-то сказала?
— Я сказала, — переводя дыхание, заметила она, — что твоей маме пришлось, вероятно, немало потрудиться, чтобы сделать тебя таким блистательно самоуверенным.
— Да, пожалуй. Они с отцом во всем поддерживали меня. Я потерял их обоих, когда мне стукнуло девятнадцать. Но они всегда со мной, я чувствую их незримое присутствие.
Гвендолин тронул ответ.
— Ты удивительно хорошо сказал, — промолвила она. — Люди гораздо чаще склонны обвинять родителей во всех своих недостатках и проблемах… А что же сталось с девятнадцатилетним Феликсом Миллингтоном?
— Четыре года служил в доблестной американской армии, в авиации. Затем я вернулся домой, в Денвер, получил степень магистра бизнеса и продолжил дело отца — избрал банковскую карьеру.
— А как насчет женщин? Тех, что помогают расти и мужать?
Теперь был ее черед задавать вопросы. Завтрак оказался чрезвычайно полезным. Что и говорить, еда сближает людей.
— Было несколько серьезных увлечений, — с легкостью ответил Феликс. — Но я прекрасно понимал, что это все не то. С годами начинаешь видеть разницу между любовью и влечением и ищешь женщину, которая вызывала бы огонь в сердце, а не зуд… Впрочем, ты не маленькая и сама сообразишь, что я имею в виду.
Мог бы обойтись и без пошлых намеков, подумала молодая женщина. Смеется, как мальчишка. Впрочем, он и есть мальчишка. Легкая седина ему идет, сейчас многие молодые люди гордятся своей сединой, считая ее признаком опыта, а отнюдь не возраста. А глаза у него чересчур проницательные.
Гвендолин снова почувствовала себя неуютно и отвела взгляд. Она пробежала глазами по стене, и внимание ее привлекли часы. Как и все предметы интерьера, часы были стильные, с логотипом банка на циферблате.
— А не включить ли нам радио? Новости через минуту, и, кто знает, может быть, на этот раз прогноз погоды окажется более благоприятным, и сегодня в полдень ты уже будешь есть кокосы, загорать на пляже и танцевать румбу.
— Танго! Я буду танцевать только танго!
С этими словами Феликс вышел из комнаты, а Гвендолин осталась сидеть в кресле — прямая и напряженная.
Он будет танцевать танго? Что за чушь! Все, что намеревался сделать этот мужчина, — это поцеловать ее, а она запаниковала. Между тем Феликс определенно умел целоваться. Гвендолин невольно провела языком по губам, вспоминая его губы… его руки, в которых так легко было потеряться…
По спине у нее пробежал озноб. Еще минута — и она забудет о своем достоинстве, и тогда конец всем ее потугам обрести самостоятельность, стать на ноги, почувствовать себя значимой… Поднявшись с кресла, молодая женщина подошла к окну и выглянула на улицу.
— Черт побери, матушка-природа, почему бы тебе не сделать небольшой перерыв, чтобы я успела выбраться отсюда до того, как…
Она замолчала, не окончив фразу.
Феликс застыл в дверном проеме. Гвендолин сидела боком к нему и читала вчерашнюю газету, так что открытыми оставались только ноги в белых хлопчатобумажных носках, согнутые в коленях, сияющие глянцевитой белизной кожи.
Ноги танцовщицы, подумал он. Даже в сухощавых лодыжках чувствуется сила. А как завлекательно они выглядели в обрамлении лазурных шелковых лент во время танца!
Феликс живо представил, как эти ноги нежно обвиваются вокруг него, и тут же ему захотелось полновластно владеть этим роскошным телом. Владеть?.. Феликс нахмурился. Нет, он не хотел быть завоевателем, сатрапом. А вот разделить с ней наслаждение единения, восторг слияния двух любящих тел и душ…
Он задумчиво почесал в затылке. Странно, никогда прежде его не тянуло ни говорить, ни думать о любви. Откуда это? Может быть, он еще не оправился от дорожного происшествия, и чувствует себя виноватым? Или таким своеобразным способом берет реванш за сорванный отлет на Ямайку?.. В любом случае полезно чуть поостыть и оглядеться.
Гвендолин перевернула страницу и увидела стоящего в дверях молодого человека. Она отложила газету и поинтересовалась:
— Ну, что там говорят синоптики? Нас освобождают под честное слово из этой самой комфортабельной тюрьмы в Соединенных Штатах — я угадала?
— Позволь мне ограничиться пересказом сводки, — сказал Феликс, проходя внутрь и небрежно бросая на стол два журнала. — Снег продолжает идти. Ветер не ослабевает, перебои с электричеством, транспорт стоит, учреждения закрыты, снегоуборочная техника и полиция бессильны перед разбушевавшейся стихией. Но… но городские власти делают все возможное, чтобы жители города ни в чем…
Гвендолин подняла ладони вверх, будто сдаваясь.
— Хватит-хватит, не надо! Я все поняла. Придется искать, чем заняться. Ты что-то там принес?
Она потянулась к столу и взяла в руки журнал.
— О, то, что доктор прописал! Обожаю финансовые журналы, а именно в этом бывает немало любопытных статей, — вполне серьезно произнесла она и углубилась в чтение.
Феликс горестно вздохнул, вытряс из автомата пакет молока и уселся на подоконник с вчерашней газетой.
Когда через несколько минут он издал серию восторженных возгласов, Гвендолин не выдержала и нехотя подошла к нему.
