И что вы хотите делать? И как вы вообще ... вернулись? Где были?
- Много вопросов, Вадим. А я сам хочу ответов. А чтобы их получить, мне нужен свой человек в компании. Глаза и уши. Поможешь?
- Конечно, Глеб Саныч, конечно. Я вам стольким обязан. Я готов.
- Сейчас не об этом. Мне доступ нужен к некоторым данным, которые я не смогу получить удаленно. Поможешь?
- Все, что угодно.
- Хорошо. Тогда слушай.
Короче, теперь у меня были свои глаза и уши внутри компании. А еще Вадим помог организовать доступ к банковской информации. Это расстроило еще больше. На счетах фирмы было почти пусто. Средства выводились грубо и безграмотно. Странно, что счета еще не арестовали. Видимо, кто-то временно закрывает глаза на этот беспредел. Иначе вывод средств на счета фирм-однодневок и прямая обналичка уже давно вызвали бы кучу вопросов.
Наблюдение по камерам тоже пока не давало особенно ощутимых результатов. Колька почти все время или бухал, или шпилил свою секретаршу. Козлина, превратил мой кабинет в притон.
А вот Ирина, сучка такая, активизировались. Не ожидал я, но эта тварь решила натравить на Палыча общественность. В своем "прекрасном и здоровом" блоге бедная обманутая вдова рассказала свою печальную историю, как ушлый старикан лишил ее средств к существованию. Прямые эфиры с кучей слез и страданий, сторисы с нашими совместными фото, где мы были счастливы и любили друг друга. Армия ее подписчиков негодовала, сочувствовала, проклинала обидчика.
Посмотрел я этот треш в прямом эфире, чуть не блеванул. Наигранные слезы, причитания. Не знаю, как ее наращенные ресницы не отвалились! Даже местная бульварная газетенка опубликовала большую статью с историей моей трагической кончины и сложной судьбой несчастной вдовы. Конечно, на фоне всего этого Ирина пытается оспорить завещание через суд. Теперь Палыча атакуют журналисты, ему пишут гадкие СМС дебильные поклонницы моей жены.
Все это раздражает, потому что затягивает процесс, но мы ведь готовились к войне, правда не ожидали, что воевать придется с невменяемой армией сочувствующих баб. Но жизнь такая зараза, каждый раз подкидывает неожиданные задачи, требующие нестандартных решений. Единственное, что по прежнему греет душу и дает заряд сил – моя девочка. Я постоянно думаю о ней. Меня съедает тоска. Особенно ночами.
Вспоминаю ее лицо, небесные глаза и нежное тело. В такие минуты хочется выть на луну, прямо как ее пес когда-то, хочется бросить все и нестись туда, в глухую деревню, в тот самый маленький лесной дом, чтобы обнять ее, прижать к себе и не отпускать никогда. Мила часто снится мне ночами, как будто помогает, поддерживает. Там мы снова вместе, я держу мою девочку за руку, обнимаю, целую, а утром просыпаюсь, как будто выныриваю из моего персонального рая в серую, рвущую душу действительность, где кругом враги и все, над чем работал столько лет, разрушено, разграблено, осквернено.
Это чувство только усилилось, когда однажды утром я заглянул посмотреть, что там делает мой друг. Он на удивление рано пришел на работу, нервно расхаживал по кабинету, пока не открылась дверь, и в кабинет не вошел уже известный мне Аслан. Вел он себя все так же нагло, по-хозяйски. За версту было видно, что Колек его боится.
Аслан не церемонился, требовал вернуть какой-то долг. Колек оправдывался, уговаривал:
- Надо еще немного подождать, Аслан, у меня нет сейчас такой суммы. Я итак отдал все, что смог обналичить и вывести со счетов фирмы.
- Ты сам знаешь, что этого мало. Кто тебе виноват, что ты просрал товар! Я задолбался прикрывать твой зад.
- Я делаю все, что могу, ты же знаешь!
- Нет, не знаю. Короче. Раз сам не в состоянии, я тебе помогу, так и быть, - кидает на стол какие-то бумаги, - подпишешь, это договора на некие услуги. По ним на счета вам придут крупные суммы. Что с ними дальше делать, я тебе скажу. Десять процентов пойдут в счет уплаты долга. Понял?
Колек кивает, как болванчик, а я просто охреневаю! Дебил! Это же смертный приговор для нашей фирмы. Ее хотят сделать грязным транзитом для чьих-то нелегальных доходов. От этого потом не отмоешься. Тупой урод! Решил все прохерить.
Что же делать? Очевидно одно. Главный в этой истории бородатый Аслан, и если я хочу повлиять на ситуацию, надо начинать с него. На этом я решаю сосредоточить свои силы.
Мила.
Еще один день, еще одна ночь. Время даже не тянется, ползет.
Смотрю в окно, а вижу его, пью чай - а в голове один вопрос - как он там? Читаю книгу и теряю нить событий, потому что не могу не думать о Глебе. Все забрал, привязал, запутал и ушел. Бросил меня одну. И как бы я не уговаривала себя, что так надо, что вернется он вскоре, сердце не знает покоя.
С трудом удерживаю себя на месте только потому, что не знаю, куда бежать.
Что, если он уже забыл обо мне, если его захлестнула волной прежняя жизнь?
А если с ним что-то случилось, если он в беде, и на помощь прийти некому?
Эти "если" не отпускают целыми днями. А ночами вообще становится невмоготу. Я чувствую, Глеб в опасности.
И пусть здравый смысл кричит, что я мало чем смогла бы помочь, но внутри есть уверенность, что только я смогу уберечь его от беды.
Так ведь уже случалось. Если бы в тот день я не пошла в школу, если бы настояла на том, что плохо себя чувствую, может я смогла бы ее спасти маму, защитить? И потом, когда я убежала, что, если она еще была жива, и ей можно было помочь? И понятно вроде бы, что поход в школу спас мне жизнь, но на сердце все равно была тяжесть, чувство, будто я не все сделала, и в случившемся есть моя вина.
Бабушка очень переживала, злилась на меня. Называла дурной девчонкой, пугала страшными страданиями, говорила, что я повторяю судьбу матери. Только зря все это. Бесполезно. Мы обе знали. Я понимала, что делает она это от бессилия, от невозможности что-то изменить.
Больше двух недель прошло в пустой беспросветной тоске. За окном бушевало лето, а у меня внутри все сковало льдом. Я как будто застыла в ожидании. Из этого тоскливого лабиринта
