— Года два, а может, даже больше, — ответила Ева, переведя дух. — А ты так и не решился? — Она подмигнула и кивнула на тарелку. — Сильно проголодался?
Их величество даже не заметили, что я начал есть только сейчас и что обжегся этой гадостью! — подумал Себастьян, кипя от возмущения и обиды. Во взгляде Евы больше не было ни отчаяния, ни боли, и это неизвестно отчего тоже сильно его злило.
Утешилась, попрыгав и пообнимавшись с этим белобрысым уродом, мысленно разжигал он свой гнев, осыпая весьма симпатичного блондина ругательствами. Теперь и не вспомнит, что несколько минут назад мечтала об одном: продлить наши каникулы.
— Вкусно? — поинтересовалась Ева, беря в руки нож и вилку.
Себастьяна так и подмывало в отместку за страстные танцы порекомендовать ей отведать злой пасты. Но на Подобное у него не хватило жестокости.
— Только поосторожнее вот с этой гадостью, — проворчал он, указывая на красную массу на ее тарелке.
— Почему? — Ева наклонила голову и принялась с любопытством рассматривать пасту.
— Слишком острая, — пояснил Себастьян небрежно. — Таким только драконов потчевать или…
Ядовитого продолжения фразы Себастьян не успел произнести. Замер с открытым ртом, увидев, как Ева с поразительной невозмутимостью отрезала кусочек мяса, обильно намазала его пастой, отправила в рот и начала жевать.
— Как… как ты можешь это есть?! — Себастьян моргнул и помотал головой, словно желая отделаться от кошмарного видения.
Ева проглотила и улыбнулась.
— Люблю острое. Моя бабушка — Мать мамы — была испанкой. Она с детства приучила меня к подобным блюдам.
— Ну и ну! — Себастьян прищелкнул языком и внимательнее посмотрел на Еву. — А ты, наверное, похожа на свою бабушку, да? — Он тут же упрекнул себя за то, что задал ей вопрос столь личного характера. О ее семье и о жизненном укладе ему ничего не хотелось знать.
— Почему ты так решил? — Ева хитро прищурилась. — Ну, у тебя темные глаза, черные волосы, — с неохотой произнес Себастьян. — Как у большинства испанцев.
— Правильно. Это у меня от бабушки. — Ее взгляд сделался рассеянно-печальным, и Себастьян догадался, что она унеслась мыслями в другое время. — Мы с ней были большими друзьями. Несколько лет назад ее не стало…
Она потупилась, закусила губу и начала медленно и как будто машинально отрезать от мяса очередной кусочек.
Что за человек эта Ева Корнер? — подумал Себастьян, наблюдая за ней. Говорит о бабушке в таком тоне, будто существа роднее и ближе у нее не было и нет. Будто воспоминания об этой старушке для нее важнее и дороже титулов и денег. Как же все это странно…
Взгляд Себастьяна ненароком упал на приближающегося к их столику блондина, и он чуть не подавился только что положенным в рот куском мяса.
— Отдохнула? — спросил тот у Евы, подойдя и даже не глядя на Себастьяна. — Может, еще потанцуем?
Его губы растянулись в улыбке, показавшейся Себастьяну невыносимо мерзкой, ресницы опустились, наполовину закрывая васильковые глаза.
— Это моя любимая песня, — добавил он, понизив голос.
— Эй, дружище, а у меня ты не считаешь нужным ничего спросить? — произнес Себастьян нарочито грозно.
Лицо блондина вытянулось, он медленно перевел на него взгляд.
— С какой это стати Арчибальд должен что-то у тебя спрашивать? — выпалила Ева, вступая в разговор. — Я сразу объяснила ему, что отдыхаю здесь одна, что ты просто мой приятель, что мы с тобой всего-навсего члены одной туристической группы. — Она повернулась к мужчине и сладко улыбнулась. — Извини, Арчи, у меня все еще гудят ноги.
Тот вздохнул.
— Жаль. Если почувствуешь себя лучше, тогда станцуем позднее.
— Договорились.
Ева одарила его еще одной улыбкой, и он, пожелав ей приятного аппетита, ушел.
— Что ты себе позволяешь? — непривычно строгим приглушенным голосом произнесла она, повернувшись к Себастьяну и нахмурив брови. — Я не ребенок и не нуждаюсь в чьей бы то ни было опеке!
Себастьян посмотрел в ее засиявшие злым блеском глаза, и у него возникло такое чувство, будто она сердится сейчас не только на него за, по сути, невинную выходку, а на мужчин вообще, не раз заставлявших ее страдать. Он еще раз задумался о том, что практически ничего не знает о ее нынешней жизни, но постарался не заострять на этой мысли внимания.
Ева взяла бокал и одним глотком допила остававшееся в нем вино. Ее грудь высоко вздымалась под тонким шелком, ноздри слегка подрагивали. Она уставилась в тарелку с недоеденным ужином, очевидно желая скрыть эмоции, отражающиеся в глазах.
Себастьян неожиданно увидел в ней новую женщину — жаждущую жить независимо и свободно, ненавидящую повелений и приказов, женщину с чувством собственного достоинства. У него в груди как будто подул ураганный ветер — до того стало волнительно, тоскливо и вместе с тем радостно на душе. О том, что это ее очередная маска, ему не хотелось даже думать. Вернее, в эту самую секунду он напрочь забыл все то, что знал о ней со студенческой поры.
— Ева… — сорвался с его губ страстный шепот, — как было бы здорово, если бы сейчас свершилось чудо и мы вернулись в тот наш вечер… Хотя бы на полчаса…
Она сразу догадалась, о каком вечере идет речь. О том вечере в Самбуру, когда они поцеловались. Себастьян понял это по ее глазам — едва он заговорил, она устремила на него удивленно-растерянный взгляд.
— Ты сказка, Ева, сказка, об окончании которой — плохом или хорошем — даже страшно думать… — Себастьян как будто не владел собой: слова, все эти дни просившиеся наружу, полились словно сами по себе. — С тобой я как будто прикоснулся к волшебству и хочу, чтобы ты знала об этом.
На протяжении некоторого времени они смотрели друг на друга, не двигаясь и не говоря ни слова. С каждым последующим мгновением реальность — этот бар, снующие между столиками официантки, смех, музыка, люди вокруг — все дальше и дальше отдалялись от них, словно поняв, что мешают.
— Пойдем отсюда, — неожиданно для себя произнес Себастьян.
— Пойдем, — тихо, каким-то странно глухим голосом прошептала Ева.
Все, что последовало дальше, происходило как во сне. Себастьян тут же подозвал официантку и расплатился. А когда поднял голову, Ева с сумкой на плече уже направлялась к выходу.
Они не обсуждали, куда именно пойдут.
Оба, будто давно условившись, зашагали к отелю.
То, что творилось у Себастьяна в душе, он не смог бы описать словами ни в тот момент, ни позднее. У него было такое ощущение, что он подхвачен ласковой пенной волной и движется прямиком в те края, где познают величайшее блаженство.
