А потом я вдруг поняла, в чём дело. Я скучаю вовсе не по хозяину. То есть, дело не в конкретном человеке и моей симпатии к нему (которой нет! Ненавижу этого деспота!), а в том, что он разбил клетку моего бескрайнего одиночества, в котором я прожила долгое время. Я не самая общительная девушка на свете, но и интровертам иногда нужна компания. Хотя мы не могли нормально разговаривать, не зная языка друг друга, всё же то, что происходило между нами, было больше похоже на общение, чем мои записи в дневнике или получение инструкций от Хафизы.
Но это очень хорошо, что он уехал: меня начало пугать его излишнее внимание и то, что у меня не получается оставаться равнодушной к нему. Да ещё этот дикий поцелуй… А всё-таки странно, что он поцеловал меня и сразу уехал. Почему не поцеловал снова? Хотя бы на прощание… Неужели я напугала его своей гневной польской речью? Пугливы, однако, нынче падишахи…
6 мая 1968г
Я ощущаю какое-то неясное смутное томление. Не понимаю, к чему бы это. Сегодня помогала садовнику наводить порядок в парке: сгребать сухие листья, собирать их в мешки и носить на хозяйственный двор. И всё нет-нет да замирала задумчиво, глядя на траву, покрытую этими сморщенными вестниками увядания природы.
Я всегда любила осень, особенно недождливую. Или любую, если в наличии имелась подходящая не прохудившаяся обувь. Гулять с зонтом под дождём, а потом греться дома с чаем под одеялом — это чудо, как приятно. И осень навевает такую тихую грусть… даже не знаю, как её описать. Возможно, это сродни старости — как бы ожидание смерти. Смерть неизбежна и ничего страшного в этом нет: всякому, кто родился на свет, суждено его покинуть. Но в то же время эти смутные страх и тоска неизбывны в человеке.
Здесь нет осени, просто листья высыхают и падают с деревьев, но мне приятно воображать, будто они прилетели оттуда — из моей прошлой свободной осени, когда я собирала вещи, строила планы, грезила о блестящем будущем…
Теперь я стала петь, не стесняясь, даже если рядом трудились другие слуги. Почему-то мне казалось, что, хоть никто и не понимает слов, всё равно это такая специфическая форма общения. А жить, постоянно молча, стало вдруг невыносимо.
Странно, что в этом большом и богатом доме нет ни одной картины, ни одной фотографии, на которой были бы изображены люди. Натюрморты и пейзажи — есть, интерьеры, вообще, оформлены исключительно искусно, но вот про обитателей — ни слова. Точнее, ни образа. Было бы интересно посмотреть на семью господина — его жену, детей… наверняка у него всё это есть, не может же такой важный и богатый человек быть холостым в столь почтенном возрасте? Но почему ни одной картинки, даже самой маленькой?
Глава 17.
Дневник пани Беаты
15 мая 1968г
Мне пришла в голову гениальная мысль: надо начать учить здешний язык. Это же элементарно! Больших способностей к языкам, как у Ядвиги, у меня нет, но я вполне способна запомнить пару сотен слов, чтобы быть в состоянии хоть немного поговорить с окружающими. Я придумала, как это сделать, и уже протестировала метод. Сегодня утром, во время раздачи указаний, я указала Хафизе на диван и назвала его по-польски:
— Kanapa.
Начальница какое-то время непонимающе смотрела на меня, а потом её взгляд просветлел, и она ответила своим непонятным словом. Я несколько раз повторила его, пока моё произношение не стало удовлетворительным, что Хафиза подтвердила кивком. В течение дня я выяснила ещё несколько слов: стол, стул, окно, занавеска — и даже записала их латинскими буквами примерно на слух. Это воодушевляет меня. Потому что за последнюю неделю я серьёзно приуныла. Странно: до этого жила несколько месяцев спокойно в полнейшей изоляции и даже иногда радовалась, что жизнь и честь при мне. А с тех пор, как уехал мой буйволоподобный господин, не могу сладить со своим настроением. Так хочется хоть с кем-нибудь хоть о чём-нибудь поговорить — сил нет. Но теперь, я надеюсь, жизнь начнёт потихоньку налаживаться.
16 мая 1968 г.
Сегодня должен быть мой девятнадцатый день рождения, если бы только быть уверенной, что это точно 16 мая. Я очень много мечтала о том, как встречу этот новый год своей жизни. Думала, что за это время пребывания в США уже отложу немного денег, подучу язык и смогу поступить в какой-нибудь колледж. На любую специальность, на какую получится: хоть на бухгалтера, хоть на медсестру. У меня появятся друзья — молодые, весёлые и интересные — и мы вместе отметим мой день рождения в каком-нибудь американском баре или съездим в интересное место вроде Лас-Вегаса.
Но почему-то сейчас я не испытываю уныния от того, что всё это не сбылось. Моими чувствами овладела апатия, словно их накрыли чёрным саваном, и я внезапно разучилась расстраиваться и радоваться.
16 мая 1968 г, вечер
Произошло что-то невероятное. Подарок ко дню рождения… или наоборот, наказание — я что-то никак не могу разобраться со своими чувствами. В общем, сегодня утром, уже после того, как я сделала первую запись, за мной приехали. И увезли к хозяину. Я, конечно, сначала не поняла, куда, хотя фургон знакомый… Но этот дом я ни с чем не спутаю. Пан Насгулл — он, похоже, соскучился по мне. Это так… трогательно (слово зачёркнуто) странно.
По прибытии меня отвели в отдельную комнату, простую, для слуг, но без соседок, и я сразу села писать…
ЕВА
Я оторвалась от мерцающего экрана и потёрла уставшие глаза. До чего удивительная история, почти мистика! Только писем не было, по вполне понятной причине языкового барьера, а в прочем — один к одному! А пани Беата всё-таки типичная женщина… Бегает и прячет свои чувства от самой себя. Хитрит, но всё равно не может скрыть. Я тоже так делала во времена своей рабской жизни. Мы с мужем потом вместе решили, что я уже любила его тогда, просто упрямилась. И ведь надо же было дойти до такого абсурда, чтобы между постелью любимого мужчины и смертью выбрать последнее… А может, я просто подсознательно была уверена, что Терджан не причинит мне зла.
Постучала служанка и позвала на ужин, добавив шёпотом, что старшая госпожа в гневе из-за того, что я опять игнорирую семейный приём пищи. Боже милостивый! Зойра! Из-за этих волнений и путешествий в прошлое я уже второй раз за день нарушаю порядок, а именно этого она ох как не любит! Пришлось бежать в чем была, не переодеваясь.
За столом все были хмурые, даже мой супруг, отчего-то явившийся в столовую в обход спальни, и только его старший брат излучал какое-то издевательское довольство жизнью. Я тихо извинилась за задержку и заняла своё место по левую руку от мужа. Он смерил меня мрачным взглядом. Что такое? Рустам наплёл ему чего-то обо мне?! Скорее всего, так и есть, судя по самодовольным взглядам, которые он бросал на Терджана с заметным чувством превосходства. От них муж мрачнел ещё больше. Я попыталась успокаивающе погладить его большую горячую руку, но он отдёрнул её и даже не посмотрел на меня. Моё сердце сжала ледяная рука дурного предчувствия.
— Любимый, в чём дело? — спросила я супруга, когда мы наконец остались одни в нашей спальне. — Тебя что-то беспокоит?
— Нет, — буркнул он неискренне, совсем как я накануне.
— А на самом деле? — переспросила я его же словами.
— Ты меня беспокоишь, Ева. Ты странно ведёшь себя: ходишь ночью по дому в неглиже, спишь за компьютером, вместо моих объятий, потом не являешься на завтрак, опаздываешь на ужин… Что с тобой происходит?
В моей груди полыхнул огонь, но это была не злость.
— Ты хочешь знать, не разлюбила ли я тебя, мой господин? — спросила я его с улыбкой и осторожно погладила по мощному плечу.
Терджан смотрел на меня молча, но на дне его глаз мерцала невысказанная мольба.
— Люблю, — прошептала я ему в губы. — Люблю так, что лучше умру вместе с тобой, чем останусь жить одна. Моё сердце принадлежит тебе безраздельно с тех самых пор, как я жила в твоём доме в качестве рабыни. Ни на одного мужчину, кроме тебя, я не смотрела как на мужчину с тех самых пор…
