Веки Ярдли дрогнули и поднялись - с трудом, словно заевшие дверки часов с кукушкой. Он перевел полный муки взгляд с Джонатана на меня, и в его глазах мелькнула ненависть. Однако речь ему явно изменила: вместо обвинительной речи у него вырвалось лишь мычание. Из уголка рта показалась тонкая струйка крови и неспешно потекла по подбородку. Должно быть, во время падения он прикусил свой поганый язык. Что ж, поделом!
- Тише, тише... - повторял Джонатан, продолжая гладить Ярдли. - Это все моя вина, я знаю... Не нужно было вчера желать тебе упасть с этой чертовой лестницы... Но я не хотел этого, Эд, клянусь тебе, я не хотел!
Странное дело, промелькнуло у меня в голове. При всем беспокойстве о судьбе Ярдли, вызывать помощь он также не спешил. Джонатан посмотрел на меня. В глазах у него стояли слезы, и мое сердце сжалось от горя. Видеть его страдания было просто невыносимо, особенно учитывая тот факт, что именно я была их причиной.
- Дайте мне подушку, - сказал он прерывающимся голосом и протянул руку. Не вполне понимая, что он собирается делать, я положила требуемое ему на ладонь. Его пальцы судорожно сжали тонкий шелк.
- Мне так жаль, малыш, - искренне сказал Джонатан. Подбородок у него задрожал, и он прикусил губу, чтобы не разрыдаться. - Прости меня, Эдди! Прости меня, пожалуйста...
Глаза Ярдли расширились. Похоже, он понял все раньше, чем я. Меня же дальнейшие действия Джонатана заставили буквально прирасти к полу от шока. Не обращая внимания на протестующее мычание Ярдли, он прижал подушку к его лицу и навалился сверху всем весом, не переставая жалобно всхлипывать.
Умирающие никогда не хотят умирать. Они борются и борются до последнего, надеясь вырвать право на еще один вздох. Однако сопротивление Ярдли было изначально обречено на провал. Падение ослабило его, а Джонатан явно был полон решимости завершить то, что не смогла доделать я. Ярдли дергался еще несколько мучительно-долгих секунд, и все это время Джонатан бормотал что-то бессмысленно-нежное, словно успокаивал капризного ребенка, а не убивал своего любовника у меня на глазах.
Наконец Ярдли обмяк. Его руки упали на пол, а между раскинутых ног начала расползаться лужа. Это значило, что мышцы Ярдли, включая и те, что удерживали мочу внутри его тела, полностью и окончательно расслабились. Это значило, что он обрел покой.
- Все кончено, - сказала я, осторожно опускаясь рядом. Джонатан по-прежнему удерживал подушку на лице Ярдли, и я коснулась его плеча, надеясь обратить на себя внимание. - Джонатан, милый... Ярдли... Эдвард мертв, отпустите его.
Он все еще не реагировал, и я взялась за край подушки и осторожно потянула на себя. Джонатан позволил мне это сделать. Я бережно отвела его руки и сняла подушку с лица убитого. Рот и подбородок Ярдли были испачканы кровью, а широко раскрытые глаза равнодушно смотрели в пустоту. Сомнений не было: он был мертв.
Поколебавшись, я закрыла ему глаза рукой и снова попробовала вывести Джонатана из состояния шока, в котором тот явно пребывал.
- Джонатан... - я отвела с его лба непослушную прядь волос. - Джо, ты меня слышишь? - от дурацкого сокращения меня передернуло, однако это неожиданно возымело эффект: Джонатан посмотрел на меня. - Нам нужно вызвать полицию, - сказала я. - Эдвард просто упал с лестницы. Трагический несчастный случай, никто не виноват, понимаешь? Ты сможешь сам позвонить?
Он едва заметно кивнул.
- Вот и замечательно, - одобрила я. - Звони в полицию, а я пока избавлюсь от... - я бросила быстрый взгляд на подушку, испачканную кровью, - от всего лишнего.
Я уже хотела встать, когда Джонатан вдруг с силой ухватил меня за руку.
- Постойте, не уходите! - взмолился он. Я села на место, и он посмотрел на меня покрасневшими от слез, лихорадочно блестящими глазами. - Ева... Я ведь сделал это ради вас!
- Джонатан... - начала я, но он не дал мне продолжить.
- Я сделал это для вас, - повторил Джонатан, сжимая мою руку в своей. - Теперь вы мне верите?
Горло у меня сжалось. Я посмотрела на бездыханное тело, по-прежнему лежащее в луже собственных испражнений. Джонатан убил ради меня -- чтобы разделить со мной преступление или защитить от последствий, а может, и то и другое сразу. Он принял меня целиком и полностью, не осуждая и не спрашивая о причинах поступков. Вероятно, это и называется любовью. Эта мысль пронзила меня, наполняя счастливым теплом и нежностью по отношению к Джонатану. Несмотря ни на что, он действительно любил меня -- теперь я это знала наверняка.
Повинуясь безотчетному порыву, я склонилась и поцеловала его в мягкие губы, стараясь не думать о том, что он делал ими прошлой ночью - после того, как я ставила его наедине с Ярдли.
- Я люблю вас, - призналась я едва слышно, отгоняя непрошеные образы. - Джонатан, дорогой мой, я безумно вас люблю.
Улыбнувшись, он блаженно прикрыл глаза.
- Скажите еще раз, - попросил он, обдавая мою щеку теплым дыханием. - Прошу вас.
- Люблю.
Джонатан прижал меня к себе.
- Я тоже вас люблю.
На этот раз я не противилась его поцелую; нет, я сама приоткрыла губы в ожидании, полностью отдаваясь на его милость. Я принадлежала ему, словно вещь, я готова была полностью подчиниться его воле, я рассыпалась бы на части, если бы он того пожелал.
Но Джонатан желал не этого. Поднявшись, он подхватил меня на руки и понес по лестнице ко мне в комнату. Через его плечо я видела Ярдли, чью кожу уже начала покрывать мертвенная бледность. На лице его застыла жутковатая кривая ухмылка.
18
Мне хотелось бы сказать вам, что близость с Джонатаном была самым восхитительным опытом в моей жизни, что ему удалось пробудить меня от долгого зимнего сна и доставить удовольствие, равного которому не знала, но я пообещала себе, что буду говорить правду, только правду и ничего, кроме правды.
А правда такова: когда все закончилось, я ощущала лишь пустоту и разочарование. В этом не было вины Джонатана. Просто нужно было принять тот факт, что при всем нашем родстве душ и взаимной любви оставались вещи, по поводу которых мы никогда бы не смогли прийти к единому мнению. Секс очевидно был одной из них.
К счастью, его возбуждение в сочетании с парой-тройкой моих трюков привели к тому, что долго все это не продлилось. Когда мучительный акт подошел к концу, и Джонатан со стоном прижался лбом к моему плечу, я провела по его спине обеими руками, радуясь тому, что не сняла перчаток -- в сероватом дневном свете, бросавшем холодные отблески на его кожу, было явственно видны покрывавшие тело капельки пота. Живот и лоб Джонатана тоже были влажными, и я с трудом сдерживалась от того, чтобы оттолкнуть его и убежать в ванную. Прерывисто вздохнув, он в последний раз нежно поцеловал меня в губы и лег рядом, прикрывая глаза от света.
