Безусловно, он испытывал к ней нечто большее, чем сострадание или даже дружбу. Мари не знала, как можно назвать это чувство. Она была не настолько наивна, чтобы надеяться на любовь. Бертон был не из тех, кто легко влюбляется, хотя, если бы это и случилось, то он отдался бы чувству без остатка. Но если уж он полюбит, то это будет женщина, которой он сможет доверять, а не та, прошлое которой туманно и темно.
И в своей любви Мари не была уверена. Девушка не могла утверждать, что то, что она испытывала, не было смесью признательности и физического влечения. Но она твердо знала, что хочет его. Какая-то предательская часть ее существа, которая отказывалась прислушаться к здравому смыслу, стремилась к нему с первобытной силой, грозя сделать Мари своей пленницей.
Шаги затихли, затем она услышала их вновь, приближающихся к спальне. Дверь заскрипела, и Бертон остановился на пороге.
– Не спите? – тихо спросил он.
– Нет. Включите свет, если хотите.
Он не стал зажигать свет, в темноте прошел к своей кровати и сел.
– Мари, – начал он, – я не хочу, чтобы вы обольщались. Выяснение того, кто вы такая, может быть очень длительным.
Джизус разулся, потом стал снимать рубашку. Мари не стала отворачиваться, она разглядывала его при слабом свете луны, проникавшем через незанавешенное окно.
– Чего вы не хотите, так это – чтобы я стала надеяться оказаться кем-то, кем я на самом деле не являюсь. – Она произнесла это без всякого выражения.
Бертон поднялся, сбросил с себя рубашку, потом стал стягивать джинсы.
– Я просто хочу, чтобы вы были более реалистичны.
У Мари перехватило дыхание. Он был так по-мужски красив, так замечательно сложен. Она испытала настойчивое желание встать и подойти к нему, прильнуть своим телом к его и ощутить их непохожесть. Возможно, это прояснило бы отношения между ними так, как не смогли бы сделать никакие слова. И потом, возможно, это докажет ему, что она – именно та, кем он ее считает. Она с трудом сдержала чувственное желание и сосредоточилась на том, чтобы достойно ответить ему.
– Реалистична? В действительности вы имеете в виду, что мне нужно признаться, что я проститутка. Что я ходила по улицам и спала с любым мужчиной, который этого хотел, и столько, сколько выдержит его кошелек. – На этот раз она говорила с вызовом.
– Вы не должны отбрасывать такую возможность.
– Говорите прямо. Вы не сомневаетесь в этом. Вы уверены, что так оно и есть. И как бы вы ни отрицали, это влияет на ваше отношение ко мне. Даже странно, как вы можете спать со мной в одной комнате.
Бертон лег и подложил руку под голову.
– Я не хочу вас переделывать, Мари.
– А чего вы хотите?
Это было абсолютно очевидно. Встать со своей кровати и лечь с ней. Он хотел прижать ее к себе и ощутить Мари своим телом всю. Он хотел обнимать ее до тех пор, пока она не растворится в нем. Он хотел, чтобы она была в безопасности, была счастлива, была всегда с ним. Все было очень просто… и безумно сложно.
– Я не знаю. Но я не хочу причинять вам боль.
Девушка закрыла глаза.
– Вы не поняли еще, что мы оба все равно испытаем боль, что бы мы ни сделали?
Бертон продолжал смотреть в потолок. У него не было ответа. Звуки тихого и ровного дыхания Мари наполнили комнату гораздо раньше, чем он смог наконец закрыть глаза.
Следующим вечером Бенни стоял, сложив руки на груди, в проеме кухонной двери и наблюдал за тем, как Мари, ползая на четвереньках, отскабливала черно-белый кафель.
– Пол не обязательно должен быть настолько чистым, чтобы с него можно было есть. А что, разве швабру изобрели после того, как ты попала в госпиталь, малышка?
Девушка остановилась и краем футболки вытерла со лба пот.
– Такой способ полезнее для всех. Твой пол становится чище, а мои руки сильнее…
– А я могу наблюдать, как твой маленький привлекательный задик снует туда-сюда.
– Сомнительное удовольствие. – Мари присела на пятки.
– Ну, весь дом сверкает. – Диген протянул ей руку, помогая подняться. – Если ты считала, что должна отплатить мне за гостеприимство, то была не права.
– Я все равно всегда буду тебе признательна. – Девушка встала и пожала ему руку.
– Ну, раз уж ты все равно столь признательна мне, я тут добыл кое-что для тебя. – Бен вышел из комнаты и вернулся с сумкой. – Хотя ты очень мила в моей жуткой футболке, но спать в ней – мало радости. Это тебе.
В сумке оказалась бледно-розовая хлопчатобумажная ночная рубашка. Она была длинной, почти до пят, и без каких-либо соблазнительных вырезов, но Мари она казалась воплощением ее мечты. Она обвила руками шею Бенни и чмокнула его в щеку.
– Ты такой милый. Спасибо, Бен.
– Там еще кое-что из нижнего белья и блузка с парой шорт, которые, похоже, должны подойти тебе.
– Я просто счастлива!
Стоя на кухне и глядя на то, как Мари прикладывает ночную рубашку к стройному телу, Диген снова, в который уже раз, пожалел, что не он первый узнал ее.
– Настоящая демонстрация мод? – Джизус стоял, прислонясь к дверному косяку, и наблюдал за ними.
Мари обернулась и одарила его улыбкой феи.
– Бенни купил мне кое-что из одежды.
Диген следил за выражением лица Бертона. Оно не изменилось. Джизус не собирался показывать девушке, что именно он переживает. Вздохнув, Бен пожал Мари руку.
– Пользуйся, малышка. – Кивнув Джису, он отправился по своим делам.
– Бен – это что-то особенное, не так ли? – Мари с улыбкой смотрела на Джизуса, удивляясь про себя его суровому виду.
– Мари, Бенни – это запретная зона.
Она не была уверена, правильно ли расслышала его фразу.
– Прошу прощения?
Прошу прощения? Перед ним была опять выпускница престижного университета. Бертон закрыл глаза. Он чувствовал, как холод заполняет его изнутри. Впервые он ощутил этот ледяной комок, когда увидел Мари, обнимавшую Бенни, потом – когда она прикладывала ночную рубашку к своему соблазнительному телу, приглашая того полюбоваться ею. Нет, неправда. Это длилось уже на протяжении последних трех дней. И повторялось каждый раз, когда Мари смотрела на Дигена, или касалась его, или поддразнивала. Каждый раз, когда она оказывалась наедине с ним в комнате. Джизус тряхнул головой и открыл глаза.
– Я сказал, что Диген – это запретная зона.
Она все еще не понимала.
– Что значит запретная зона? Какая зона? Он живет здесь… ест свою… – Внезапно она поняла. Ее глаза расширились, наполнились болью, она была потрясена до глубины женского естества. – А… ясно. – Она не в силах была двинуться с места, не в силах отвести взора. Она продолжала беспомощно смотреть на человека, который мог думать о ней таким образом. Человека, которому она так доверяла.
