Он чувствовал себя неловко, поняв, сколько трудов положила она, чтобы произвести на него впечатление. Он смотрел в окно на мерзлую землю.
— Я приготовила печеные яблоки, сосиски и овсянку.
Рен приколола к одежде колокольчики, которые нежно позвякивали при каждом ее движении. Улыбка необычайно красила ее лицо.
Киган с раздражением прогнал такие мысли. Ему совершенно не хотелось восхищаться этой женщиной.
Рен беспечно болтала о погоде, коровах, ценах на рынке. Киган сидел молча, не поддерживая разговор. Чем больше он будет разговаривать с ней, тем больше будет похоже, что они связаны какими-то узами. Уж лучше держать рот на замке, и оборона должна быть наготове. Скоро он уйдет. Может быть, даже сегодня.
— Этим утром вы выглядите гораздо лучше, — произнесла она. — Как вы себя чувствуете, Киган?
— Спасибо, неплохо, — неохотно ответил он.
Вчера ночью, выплакавшись, он провалился в глубокий, спокойный сон без сновидений. Было большим облегчением вот так расслабиться на ми нуту и позволить себе отбросить осторожность. Киган не знал, случилось это оттого, что он дошел до крайнего изнеможения, или на него так действовало присутствие Рен, но эти слезы словно очистили его. Впервые с той ужасной ночи, когда он потерял Мэгги и Кетти, Киган плакал. Именно здесь, на ферме, которая так напоминала ему о детстве, о бабушке и дедушке.
Но сейчас, при свете дня, Киган готов был снова надеть маску ледяного спокойствия, которая верно служила ему последние восемнадцать месяцев. Выслеживание Хеллера требовало абсолютного внимания. Ему нечего было дать этой женщине. У него не было для нее даже улыбки.
— У вас есть карта местности? — спросил он сухо, напоминая себе, что сейчас главное — разыскать ферму отца Хеллера.
— Минутку. — Рен подошла к старинному комоду в углу и пошарила по ящикам. — Вот карта Техаса.
— А нет более подробной местной карты?
Рен нахмурилась.
— Должна быть. Подождите. — Вот. Нашла.
И протянула Кигану пожелтевший сверток.
— Спасибо.
— Пожалуйста, — с этими словами Рен отправилась на кухню. Киган последовал за ней, и вдруг замер, потрясенно уставившись на стол. Стол был покрыт красно-зеленой скатертью. Посередине была изображена прелестная евангельская сценка. Точно такой же скатертью Мэгги накрывала стол каждый год. Прижав руку к груди, Киган почувствовал, как болезненно и тревожно забилось сердце.
— Садитесь, — пригласила его к столу Рен.
На негнущихся ногах он подошел и сел, не отрывая глаз от младенца Иисуса.
Рен порхала по кухне, расставляя тарелки.
— А вы не будете есть? — спросил он.
— Я уже поела.
Почему его охватило разочарование, когда она отказалась сидеть рядом с ним? Киган вилкой ковырял яблоко, сочащееся сиропом и маслом.
Поев, он начал изучать карту и обнаружил, что ферма Рен расположена на Фарм-роуд, 132. Головокружение несколько испортило его радость. Судя по карте, до жилища господина Хеллера оставалось немногим более двух миль. Возбужденный и обрадованный, он засунул карту в карман и отодвинул тарелку. Ему надо было выйти на улицу, на свежий воздух. Подышать и выработать план дальнейших действий.
— Вы уже подоили коров? — спросил он у Рен.
— Нет, пока нет. — Она покачала головой. — Как раз собиралась.
— Позвольте мне, — предложил Киган в поисках предлога, позволяющего ему выйти из дома, отгородиться от праздничной атмосферы, которую создала Рен. Это было для него слишком. Слишком радостно, празднично. Переполняющий ее энтузиазм — не для него. Слишком уж похоже на Мэгги.
— Вы уверены, что сможете? — усомнилась она. — Ведь еще вчера у вас была высокая температура.
Ее забота заставляла Кигана нервничать. Он даже предпочел бы, чтобы Рен его боялась. Он не хотел ее опеки, как не хотел и сам о ней заботиться и беспокоиться.
Ее каштановые, с бронзовым отливом волосы рассыпались по плечам свободными волнами. Киган не мог оторвать взгляда от ее маленьких ушек и точеного носика.
— Со мной все в порядке, — сказал он угрюмо, вставая и отодвигая стул.
— Подождите, — попросила Рен. — Возьмите пальто моего отца. Оно теплее вашей куртки.
Киган подождал, пока она вернется с теплым и тяжелым пальто и парой перчаток с начесом. Он влез в пальто и натянул перчатки.
— Вот так-то лучше, — сказала она, снимая с его плеча невидимую пылинку.
Он замер от этого жеста, но Рен, кажется, не заметила его реакции.
— Будьте осторожны, — предупредила она. — Ступеньки обледенели.
Кивнув, Киган поспешно отодвинулся от Рен. Он не хотел признаваться себе, что ее прикосновение зажгло в нем новые чувства. Как не хотел и думать о том, что, несмотря на все его сопротивление, эта женщина будоражит его на каком-то очень глубоком, потаенном уровне. Его пребывание на этой ферме временное. И не надо поощрять ее ни в коем случае. Кигану никоим образом не хотелось причинять ей боль.
Но он все же сделал ошибку — обернулся и взглянул на Рен последний раз. Она смотрела на него, и на ее бледном, нежном личике застыло грустное выражение. Киган сжал челюсти. Его угрюмость убила всю радость ее рождественских приготовлений.
Промямлив слова благодарности за завтрак, он повернулся и вышел из кухни, со стуком за крыв за собой дверь. Странно, но этот деревянный барьер показался ему слишком тонким, что бы отгородиться от Рен и ее разочарования. Он предпочел бы что-то более прочное между собой и Рен Мэттьюс. Например, необъятную пропасть Большого каньона.
* * *
Рен выкинула остатки завтрака Кигана в мусорное ведро, боясь расплакаться. Господи, ну почему ей так плохо? Просто потому, что он едва притронулся к еде? Но ведь это совсем не означает, что он не оценил ее талантов хозяйки. Просто Киган был не голоден.
Она не спала всю ночь, вязала ему свитер, потом готовила завтрак, а он к нему едва притронулся…
Грудь Рен горела, ее душили слезы. Надо покончить с такой чувствительностью. Ведь Киган вовсе не отталкивал ее. Кроме того, почему это она должна беспокоиться о том, что думает о ней какой-то Киган Уинслоу?
Потому, что я хочу ему помочь, ответила себе Рен.
И поняла, что это правда. Долгое время ее занимали только собственные проблемы. Было гораздо проще жить в своем собственном замкнутом мирке, отгородиться от людей и жить отшельницей, чем преодолеть свои страхи и начать жизнь заново.
Киган Уинслоу заставил ее понять, что настало время отбросить жалость к себе и сосредоточиться на ком-то другом. За одно это она должна быть ему благодарна.
Конечно, Рен страдала. Она потеряла родителей и получила увечье на всю жизнь. А потом ее обманул заезжий проходимец. Но сейчас это было уже не так важно. Ей уже двадцать девять лет. Если она не перестанет себя жалеть сейчас, то когда же? Единственный путь к преодолению ее страхов — отбросить прошлое и жить настоящим. Она провела десять лет, жалея себя. Довольно.
