Пульс бился ровно и уверенно, опровергая всякие опасения, что привидения не являются живыми в некотором смысле слова. Густые, темные ресницы, ради которых любая девушка, не задумываясь, пошла бы на все, контрастировали с бронзовым загаром его щек.
Сидя на земле, Хоуп уткнулась подбородком в колени и стала ждать, когда Арман придет в себя. Очевидно, этот парень решил прорваться через преграду, но — безуспешно. Упрямый. Надменный. Красивый.
Рука ее потянулась, прикасаясь к его волосам, — на ощупь они оказались точно такими, как она и думала. Пальцы ее скользнули вниз, проводя по его шелковистым бачкам. Только сейчас она поняла, что его волосы, обычно схваченные сзади в хвост, сейчас струились, распущенные, и казались роскошнее женских. Она с любовью провела по ним рукой, лаская их, прикасаясь снова и снова, как будто совершая магический обряд.
Вдруг она поняла, что его глаза открыты и пронзительный взгляд устремлен на нее, тогда как сама она разглядывала его тело. Хоуп застыла.
— Пожалуйста, не останавливайся, ma petite, — произнес Арман чувственным шепотом, от которого мурашки пробежали по ее телу.
— Ты очнулся? С тобой все в порядке?
— Я немного ушибся. У меня болит плечо. — (Она быстро отдернула руку, словно ее опалило огнем.) — Другое.
— А…
— Я не похож на зачарованного принца, как в сказках, которые, бывало, рассказывала мне grand-mère?[15]
Голос его был все еще тихим, он ласкал ее, успокаивал, удерживал, не позволяя убежать.
— Да, — хрипло ответила Хоуп.
— Значит, нужен поцелуй, чтобы я проснулся?
— Ты и так уже проснулся.
Он закрыл глаза.
— Тогда я снова засну, пока ты не поцелуешь меня.
— Тебе долго придется ждать.
Прошло много времени, прежде чем она наклонилась над Арманом, рассматривая его сомкнутые веки, затем губы, и прикоснулась к ним своими. Он был таким настоящим, теплым и очень, очень сексуальным. И вот ее губы скользнули по его губам, затем опять.
Руки Армана взлетели вверх; обхватив Хоуп за плечи, он привлек ее ближе, не давая ее губам оторваться от его сладкого рта. Язык его метнулся туда-сюда, побуждая ее ответить тем же. Медленно она пришла в себя, желая… нет, нуждаясь в его поцелуе так же, как нуждалась в воздухе.
Хоуп чувствовала, как вздымается и опадает могучая грудь Армана, с каждой секундой сердце его билось все учащеннее. Но, несмотря на это, она чувствовала, что может, если захочет, уйти от него — он не стал бы останавливать ее бегство.
Однако его знание ее тела, ее предательски чувственного тела, было еще одной причиной, по которой она оставалась заключенной в его объятиях. Казалось, он знал ее лучше, чем она себя. Когда большая ладонь Армана обхватила ее грудь, нежно, словно хрупкую драгоценность, Хоуп застонала.
Его губы, оторвавшись от ее губ, скользнули к нежной округлости ее шеи, затем проделали дорожку из легких поцелуев до ее плеча.
Хоуп никак не могла перевести дыхание, голова ее кружилась от его прикосновений, сердце билось так же учащенно, как и у него. Руки цеплялись за его сильные плечи, словно желая найти якорь в бурном море, затем они спустились до локтей и передвинулись к его груди, оглаживая проступающий контур сильных мускулов.
— Mon amour,[16] — прошептал Арман; голос звучал хрипло от переполнявшего его желания. Он глубоко вдыхал ее аромат — смесь цветов, и мыла, и чего-то неопределенного, что было благоуханием самой Хоуп.
Слова его нарушили чары, которыми она была околдована, и, нервно рассмеявшись, Хоуп отодвинулась подальше от Армана.
— Бог ты мой, — проговорила она, откидывая с лица длинные волосы и стараясь не смотреть в его сторону, — никогда не думала, что мне придется делать искусственное дыхание привидению по методу «изо-рта-в-рот», — расхохоталась она.
— Что? — Арман нахмурился. Он по-прежнему обнимал ее за плечи.
— Да так, ничего, — спокойно ответила она, но, продолжая действовать на уровне инстинктов, отодвинулась от него еще дальше и начала поправлять волосы, чтобы скрыть дрожь в руках и не дать ему заметить, как вздрагивает все ее тело.
— Фей… — он не договорил, увидев боль в ее глазах, которыми она уставилась на него, — Хоуп, — поправился Арман, снова обнимая ее за плечи. — Скажи мне, в чем дело?..
Вместо ответа Хоуп встала.
— Надевай сапоги, — произнесла она, глядя на него сверху вниз, — встречаемся на вершине холма. Нам придется потрудиться, если мы хотим, чтобы ты когда-нибудь попал туда, где тебе полагается быть, — к Фейт. Я приду через несколько минут. — Сказав это, она круто повернулась и поспешила прочь, словно думала, что он может последовать за ней.
Но он не мог этого сделать, и от этого страдание его только увеличилось.
Хоуп поставила магнитофон на землю между ними, затем скрестила ноги на индейский манер.
— О'кей, — начала она. — Я буду задавать тебе вопросы, а ты должен мне рассказывать как можно больше. Ключом к разгадке тайны может оказаться что угодно — ты даже едва ли будешь догадываться об этом, — поэтому просто говори и говори.
Но играющая на его лице бесовская улыбка заставляла ее забыть о проверенном журналистском методе, сосредоточиться ей было трудно — она чувствовала, будто внутри ее порхают мотыльки.
— Теперь, когда я понял, для чего нужна эта машина, — восхищенно заметил Арман, — я буду только счастлив делать так, как ты говоришь. Мне приятно знать, что ты будешь слушать мой голос, даже когда меня не будет с тобой.
— Типично мужское рассуждение, — проворчала она. Стараясь думать только о магнитофоне, она включила его. — О'кей, поехали. Где родилась Фейт?
— Она родилась в Англии, но жила в Нью-Йорке. Ее отец был офицером британской армии, расквартированной в форте на озере Гурон. Когда умерла ее мать, Фейт приехала к отцу, проследовав от Монреаля через Су-Сент-Мери. Ее сопровождали две служанки.
— От чего умерла ее мать? — Голос Хоуп был лишен эмоций и звучал ясно и ровно, словно она брала интервью у совершенно незнакомого человека. Ей только хотелось бы убедить в этом ее собственный пульс.
— Полагаю, ее мать скончалась от лихорадки. Всю жизнь у нее было слабое здоровье. Несмотря на ее состояние, капитан Тревор привез жену в эту варварскую страну и оставил в Нью-Йорке с двенадцатилетней Фейт, хотя жена и умоляла его позволить ей умереть в Англии. Но он считал, что будет лучше, если она останется здесь.
— Сколько лет было Фейт, когда все это произошло?
— Шестнадцать.
— А сколько лет ей было, когда вы встретились?
