посчитать свечки на торте — на которой мы с ним задуваем их вместе. А Саша стоит позади и, придерживая нас за плечи, смотрит в камеру.
— Ой, помнишь, мы же тогда специально задули свечки раньше, чтобы нас не успели сфотографировать? — я, улыбаясь, смотрю на Артёма. — Такие хитрые!
Парень тоже улыбается и кивает, а немного погодя просит меня подарить ему эту фотографию.
— А у вас разве их нет? — удивлённо спрашивает Арина. — Мне казалось, Алёнина мама всем копии делала…
— Конечно, бери, — я киваю и внимательно смотрю на него.
— Спасибо большое! — его лицо светится счастьем изнутри. Я чувствую, что с этой фотографией, с этим днём что-то связано, но никак не могу вспомнить ничего необычного… Дело, определённо, в Саше. А это значит, что ещё ничего не закончилось. И то, что мы помирились, если и изменило что-то, то только в наших отношениях. Саша — особая статья. Но, по крайней мере, теперь мы будем говорить об этом. Много говорить. Это уже прогресс.
Николь, сидящая почти в центре, почему-то жмурилась. Когда мы стали допытываться, в чём дело, она и вовсе закрыла глаза.
— Прислушайтесь, — сказала она, и мы притихли. — Так звучит наше счастье. Я поняла, чего мне так не хватало: я скучала по тем временам, когда мы все были друзьями.
В тишине, закрыв глаза, мы слышали дыхание друг друга, и я, поддавшись сильнейшему порыву, обняла их всех, едва не плача. Я не могла ничего сказать, но понимала, что Николь и так сказала всё, что было правильно. Что было нужно нам всем. Мы сидели в обнимку, как какой-то спиритический кружок, и смеялись сквозь застывшие в глазах слёзы.
После уроков мы все вместе вышли на крыльцо. Я договорилась с Сашей, что меня подвезёт Николь, потому что мы все равно собирались в магазин, а он может не торопиться и спокойно изучать свою экономику в университете. Артём и Арина попрощались с нами и пошли к Арининой машине: девушка вызвалась его подвезти. Я видела, как они тихо о чем-то переговариваются, и идут, низко нагнув головы. Кажется, они говорили о Генрихе.
Мы, к счастью, не успели никуда уйти: я услышала тарахтенье мотора и почти тут же увидела парня на мотоцикле, заехавшего на парковку и снимающего теперь шлем. Из-под него тут же посыпались светлые непослушные локоны, и я узнала Пашу.
— Смотри, это к тебе, — я толкнула Николь. Та сдавленно ойкнула.
— Что же делать? — в панике воскликнула она, быстро набирая смску водителю, который, наверное, за эти два дня уже перестал что-либо понимать в её действиях.
Паша тем временем подошёл к нам.
— Всем привет, — он широко улыбнулся, но смотрел только на Николь. — Опять в телефоне сидишь?
— А… Да, — Николь отвлеклась и быстро убрала телефон в карман. — Привет… Ты…
— Познакомишь нас? — попросил Паша.
— Конечно, — девушка растерянно посмотрела на меня. — Алёна, это Паша. Паша, это Алёна. Вот…
— Алёна… Что-то знакомое, — парень оглядел меня с ног до головы, и этот изучающий взгляд мне не очень понравился. Как будто он искал ценники на моих вещах. И, похоже, нашёл. — А, ты, кажется, сестра нашего университетского пижона, Шурки.
— Пижона? — я искренне удивилась. — Ничего себе! Это с чего такие выводы?
— Да так, — Паша явно не хотел со мной разговаривать. Он повернулся к Николь. — Погуляем сегодня? Не переживай, я подвезу тебя до дома вечером.
Девушка помотала головой и, запинаясь, сказала, что мы хотели заехать в магазин, чтобы купить рамки для фотографий. Я с изумлением смотрела на подругу. Я не узнавала её! Николь, обычно острая на язык, вспыльчивая, но отходчивая, общительная и любознательная Николь, рядом с Пашей так сильно меняется! Едва ли заикаться не начинает. С одной стороны, это очень мило, потому что они действительно красивая пара, но с другой… Разве можно так меняться? Так изменять самой себе. По мне уж лучше убить себя, чем изменить своим принципам. Даже ради любви. Тем более ради любви.
— У моего отца есть фотомастерская, — Паша уже держал смущённую девушку за руку. — Он будет рад вас увидеть. Поехали?
— Втроём на одном мотоцикле? — скептически усмехнулась я.
— Нет, лучше на метро. Байк я потом заберу.
Я не выдержала и рассмеялась, услышав такое странное слово "байк". Из уст Паши оно звучало ещё смешнее, чем было само по себе. Парень проигнорировал мои насмешки. Мы пошли в сторону метро.
О это забытое ощущение многоликой толпы!.. Я не скучала. Мне кажется, или в нашем метро всегда час пик?..
Кое-как доехав до какой-то окраины города, кажется, в спальном районе, мы, наконец, выбрались из этого подземелья. Паша и Николь были полностью поглощены друг другом, и я чувствовала себя, мягко сказать, лишней. Девушка иногда вспоминала о моём существовании и что-то спрашивала. Тогда я поддакивала, даже особо не вслушиваясь. На улице нас встретил какой-то блошиный рынок, огромные многоэтажки и люди, люди, люди… Пространство, казавшееся невероятным и неохватным в центре города, здесь почему-то сужалось до узеньких улиц и тратуаров, над которыми нависали дома. Паша безошибочно вёл нас по каменному лабиринту, лавируя в потоке горожан. Я старалась не отставать и всей душой мечтала оказаться где угодно, только не в этой толпе. А ещё я ужасно скучала по Роме.
Тревога, поселившаяся в сердце с самого утра, потихоньку охватывала меня целиком. Я невольно высматривала в толпе знакомое лицо с острыми скулами и непослушными чёрными прядями волос, но никого, похожего на него, не было.
В маленьком фотоателье было не повернуться. Я сразу села на какой-то стульчик и просто ждала, пока Николь всё тщательно осмотрит и мы уже сможем уйти. Девушка явно думала, что попала в рай: кругом были бесконечные фотографии: семейные и портретные, старые и новые, цветные и черно-белые… Николь не отходила от них, допрашивая Пашу на счёт каждой.
Скоро к нам вышел отец Паши — Семён Викторович — высокий, но всё время сутулящийся человек, с большими изящными руками, улыбчивый, с прямым взглядом серых глаз. Паша был поразительно похож на него, и только растрёпанные светлые волосы слегка нарушали сходство. Отец и сын окружили Николь вниманием, сразив её наголову. Да и она, кажется, пришлась фотографу по душе. В ней сложно было угадать ту Николь, которую знала я: кажется, что какая-то другая девушка все время улыбалась, скромно задавала вопросы и не позволяла себе громко говорить. А вот ко мне у них совершенно точно возникла неприязнь. Кажется, весь мой вид вызывал у них негодование, и я не знаю, как Семён
