– Ты очень хорошо держишься.
– Я не из тех, кто, чуть что случится, пытается покончить с собой! покраснев, огрызнулась Фейт, в памяти которой слишком свежи были воспоминания о разговоре с Дениз.
Брови Говарда взметнулись вверх.
– Эта мысль мне даже в голову не приходила.
– Тогда как прикажешь тебя понимать? – требовательно спросила она.
Губы Говарда скривились в понимающей усмешке.
– Похоже, благожелательные друзья тебя уже основательно достали со своими утешениями.
– Еще бы!
– Ты все еще планируешь переехать в этот уик-энд?
– Разумеется. Честно говоря, считаю часы и минуты.
Усмешка Говарда превратилась в широкую ухмылку, в которой ясно читалось:
«Эта женщина – моя», – и сердце Фейт забилось сильными толчками, наполняя ее тело теплым, тревожным и приятным чувством.
– Пожалуй, сегодня ты мне все же кажешься немного озабоченной. – Говард перестал улыбаться. – Я даже подумал, не слишком ли много я на тебя взвалил с этой квартирой. Переезд – штука хлопотная, если у тебя нет друзей, готовых прийти на помощь.
– У меня уже все четко расписано, – проинформировала его Фейт, что в общем-то соответствовало действительности. Весь обеденный перерыв она названивала по телефону, организовывая предстоящее переселение.
– Если тебе понадобится на время отлучиться, только скажи. И, само собой, не стесняйся попросить, если потребуется моя помощь.
Она улыбнулась.
– Спасибо, Говард. Думаю, справлюсь сама, но, если возникнет необходимость в отгуле, обязательно скажу.
Говард, явно удовлетворенный, кивнул.
– И еще одно» Фейт. Как ты знаешь, мы уже разослали приглашения на новогодний бал.
– Да, я помню.
– Так вот, если новогодний вечер у тебя не занят, я был бы очень благодарен, если бы ты помогла мне с гостями. Я понимаю, сверхурочная работа в праздничную ночь, но в долгу не останусь.
Последних слов Говарда Фейт почти не слышала. В ее сознание болезненной занозой впились слова «если новогодний вечер у тебя не занят». Вот у Льюка этот вечер занят определенно – занят торжеством по случаю свадьбы. А потом он и его белокурая невеста…
– Разумеется, я с радостью тебе помогу, – быстро сказала Фейт, отгоняя отвратительную картину, вставшую перед ее мысленным взором, и пытаясь справиться с подкатившей тошнотой.
– Спасибо, Фейт. Этот бал обещает быть очень плодотворным.
Не совсем так, кисло подумала Фейт. Плод измены Льюка уже и без того успешно развивается в чреве злополучной блондинки, дело осталось только за обручальными кольцами и скрепляемыми ими брачными узами.
– К тому же будет очень весело, – продолжал Говард.
Весело! – мысленно передразнила его про себя Фейт. Что ж, если веселье на чужом пиру станет невыносимым, я всегда смогу принять большую дозу снотворного. Если, разумеется, забуду, что я не из тех, кто, чуть что, пытается покончить с собой.
– Ты можешь на меня рассчитывать, – мрачно сказала она.
– Отлично. – Говард небрежно вскинул руку в прощальном приветствии. Желаю тебе не слишком устать, когда будешь упаковывать вещи!
Несмотря на оптимистическое напутствие Говарда, процесс упаковки вещей все же огорчил Фейт. Разбирая содержимое ящиков секретера, Фейт обнаружила, что Льюк оставил все фотографии периода их совместной жизни, равно как и сувениры, которые они приобретали во время путешествий. Фейт решительно выбросила их в мусорное ведро. Туда же отправились платья и украшения, с которыми были связаны разного рода памятные события. Этим я ставлю на прошлом жирный крест, торжественно сказала себе Фейт.
Внезапно ей пришло в голову, что смерть принять проще, чем предательство.
Об умершем можно хранить самые лучшие и нежные воспоминания, тогда как все ее воспоминания о Льюке были теперь безнадежно отравлены изменой. Я уже никогда не смогу испытывать к нему никаких добрых чувств, подумала Фейт, так что лучше раз и навсегда вычеркнуть его из своей жизни. Равно как и все, с ним связанное.
К несчастью, несмотря на благие намерения, Фейт никак не удавалось подавить гнетущее чувство одиночества, рассеять которое не в состоянии оказалась даже растущая привязанность к Говарду Харрисону. Привязанности этой никогда не суждено перерасти в любовь, поэтому к удовольствию от общения с Говардом у Фейт всегда примешивалось ощущение некоторого отчаяния и безнадежности.
Приближения уик-энда Фейт ожидала с радостным нетерпением. О предстоящем переезде не знал никто, кроме Говарда, и это было к лучшему: если уж рвать с прошлым, то сразу и навсегда. Все, кто мог бы попытаться ее найти, были так или иначе связаны с Льюком, и, как сильно подозревала Фейт, любой интерес к ее скромной персоне неизбежно угаснет, едва она исчезнет из их поля зрения.
В субботу, в последний раз обходя квартиру, в которой прожила пять лет, Фейт не испытывала никаких сожалений. Стоял чудесный солнечный день, предвещавший начало новой, интересной и лучшей жизни, таким было сегодня и ее настроение, наполненное ожиданием нового, неизведанного и прекрасного.
Когда фургон с ее пожитками въехал в Майами-Бич, она, что называется, вдохнула полной грудью.
Войдя в главную спальню, Фейт вдруг ощутила ту странную аберрацию памяти, которую французы называют «дежа-вю»: впервые увиденный сейчас интерьер комнаты показался ей знакомым. Рисунок нового ковра бирюзового цвета почти совпадал с рисунком ковров в офисе ее фирмы. Только теперь Фейт сообразила, что это относится и к окраске стен, и к отделке квартиры. На мгновение сходство показалось ей зловещим, словно и на ее временном жилище лежит некий отпечаток личности Говарда. С другой стороны, комбинация цветов была очень удачной, любой мог выбрать такие же.
Благодаря тому что Фейт заранее спланировала, где и как расставить мебель, она весьма эффективно руководила действиями грузчиков, и вскоре все стояло на своих местах. Остаток дня Фейт провела, распаковывая чемоданы и коробки, то и дело приходя в восторг от того, как много у нее теперь дополнительного места.
Закончив и с этим, она неожиданно почувствовала смертельную усталость.
Счастливое возбуждение, весь день наполнявшее ее энергией, куда-то ушло, и, присев на стул, Фейт уныло огляделась. Итак, я обосновалась на новом месте, оковы прошлого сброшены, мосты сожжены, я готова начать новую жизнь, так почему же нет той радости освобождения, которую я предвкушала всю неделю?
Наверное, потому что рядом нет никого, кто мог бы со мной эту радость разделить. Придя к такому выводу, Фейт почти физически ощутила, как отступившее на время одиночество снова потянулось к ней своими мрачными холодными лапами.
