Ресницы ее слабо подрагивали. Ощущение было сладостное, ни с чем не сравнимое. Элен знала, что должна положить этому конец, тем более что одна его рука словно невзначай скользнула по ее лодыжке к колену, задев край юбки, а потом выше, пока его пальцы не нашли то, что искали, и потянули вниз застежку молнии…
– Так лучше? Удобнее? – Он придвинулся ближе.
И точно так же, как она не смогла возразить, когда он снимал с нее туфли и расстегивал пояс узкой юбки, сейчас у нее снова не нашлось сил остановить его. Да и что отвечать? «Спасибо, гораздо лучше», – прозвучало бы по-идиотски.
Элен было жарко, этот жар жег ее изнутри и настойчиво требовал выхода. Ощутив прикосновение его прохладных пальцев на своей груди, Элен поняла, что он расстегивает ей жакет. Тропическая температура оранжереи превратила ее изящный шерстяной костюм в орудие пытки, прикосновение дорогой ткани к ее чувствительной коже сделалось невыносимым. Голова Элен откинулась назад, как сломанный цветок на тонком стебельке, а Эдуард, слегка приподняв ей спину, снял с нее элегантный жакет и небрежно, как ненужную тряпку, бросил на пол.
Он снова медленно опустил ее на подушки дивана. Даже с закрытыми глазами Элен знала, что он разглядывает сейчас ее тело. Мускулы ее живота поджались, по телу пробежали горячие волны, а грудь под плотной тканью лифчика сделалась болезненно твердой.
Элен понимала, что должна сейчас испытывать чувство стыда, но ни капельки не смутилась – ведь это любимый раздевает ее. Значит, все правильно. Даже больше чем правильно – восхитительно! Она ощущала, как исчезает тоскливое неосознанное чувство неудовлетворенности, которое уже давно поселилось в ее душе. Прорвавшись сквозь туман, стряхнув с себя блаженное, томное оцепенение, превратившее ее на какое-то время в податливую куклу, с которой он мог поступать, как ему вздумается, Элен сделала над собой усилие: пора чем-то проявить себя, – и решительно взглянула на Эдуарда сквозь густые черные ресницы.
На его точеном красивом лбу выступили мелкие бисеринки пота, высвечивая оливковый оттенок кожи. Мышцы его лица были напряжены, словно он старался как-то справиться с собой. Элен не понимала, что с ним, и не хотела этого знать. Она только слегка повернулась, чтобы его длинным пальцам было легче справиться с застежкой белого лифчика, неромантичность которого теперь уже не смущала ее. Обычно она легко тратила деньги на элегантные наряды, чтобы сделать приятное Эдуарду и соответствовать стилю, который ему нравился, но какая-то пуританская черточка ее натуры заставляла ее тщательно выбирать вещи, которые не выставлялись напоказ. Элен предпочитала строгое белое белье, длинные хлопчатобумажные ночные рубашки, поскольку знала наверняка, что ни один мужчина, а уж тем более Эдуард, не увидит ее полуодетой. И вот теперь…
И вот Элен почувствовала, что застежка расстегнута, и испытала неизъяснимую радость. Он хотел, чтобы она полностью расслабилась, и действительно добился этого. Она стала легкой как пушинка, плыла, парила в воздухе, а огонь, мерцавший в глазах Эдуарда, его пристальный, обжигающий взгляд – словно он смотрел на самую желанную женщину в мире, – легкое подрагивание уголков его твердых губ вряд ли способствовали ее возвращению на землю…
И руки Элен сами собой, помимо ее воли, обвились вокруг его шеи, пальцы утонули в густых темных волосах, и она увидела, как его взгляд меняется, серебро глаз подернулось дымкой, а голос, глухой и мягкий, как растопленный мед, произнес ее имя:
– Элен… любимая.
Их губы слились, и душа женщины превратилась в яркий факел светящегося пламени. Отдавая свои губы во власть его поцелую, Элен теперь знала, что поступила правильно, что она рождена для этого мужчины и занимает место, принадлежащее ей по праву. И она уже не думала скрывать, как велико ее желание быть с ним. Ее губы дразнили и требовали, тело стало мягким и податливым. Элен жадно тянулась к нему, боясь только одного – что это блаженство вдруг может кончиться.
Наконец Эдуард оторвался от ее губ, чтобы перевести дыхание и обнять ее с первобытной, страстной одержимостью. Голова Элен лежала на сгибе его локтя, он гладил ее волосы, снова и снова приглушенным голосом повторяя ее имя. Элен прижалась к нему, ее голова кружилась, она знала, что ждет их в конце, и неизбежность этого наполняла ее безудержным ликованием. Неужели в течение долгих двух лет Эдуард знал то, о чем она сама догадалась лишь совсем недавно: одно его прикосновение отнимает у нее рассудок, превращает в пылкую вакханку! Не потому ли он всегда строго соблюдал дистанцию, терпеливо ожидая, когда придет их общий час?
Элен слышала, как сильно стучит ее сердце. Ее пальцы неуверенно нащупывали пуговицы его рубашки…
Она успела заметить, что короткий зимний вечер угас, и с наступлением сумерек в оранжерее автоматически зажглось множество светильников. Маленькие огоньки мерцали, сияли, искрились в густой листве, прятались в зарослях лилий на длинных стеблях, и эти звездочки были вверху, внизу, повсюду…
Элен блаженно вздохнула. Ни одна женщина не могла бы мечтать о более прекрасной обстановке для первого путешествия в мир восторгов и экстаза вдвоем с любимым, промелькнуло в ее голове, когда по всему телу пробежал сладкий трепет от обжигающих прикосновений Эдуарда.
Тишину, царящую в оранжерее, наполненной ароматами, нарушали только его жаркое дыхание и ее легкие стоны жгучего удовольствия. Не переставая осыпать ее сладострастными ласками, Эдуард пробормотал:
– Это будет продолжаться очень долго, чтобы ты смогла запомнить навсегда… Скажи, что тебе сейчас больше всего хочется, не бойся – ведь время принадлежит нам…
И вдруг, словно гром среди ясного неба, звук шагов и громкий голос Люси заставил их спуститься с высоты блаженства на грешную землю.
Эдуард замер, будто окаменев, Элен в испуге отпрянула от него.
– Ау, где вы прячетесь? Я обыскала весь дом. Ваши машины у подъезда, значит, и вы сами должны быть где-то здесь, – кричала тем временем Люси.
Элен постаралась забыть о внезапном появлении Люси, о том, чему она помешала сбыться. Но разум упорно противился, и потрясающие своей яркостью картины ломали запреты рассудка и без конца возникали перед глазами, напоминая о том, что она испытала в этот ужасный миг – словно упала с высокого пьедестала. Эдуард тогда вскочил на ноги, торопливо застегивая рубашку, и негромко пробормотав крепкое словцо, быстро пошел перехватить сестру на полпути к террасе. Элен ничего не оставалось, как натянуть дрожащими руками одежду. Она чувствовала себя больной и несчастной. Сознание того, что, не появись Люси так не вовремя, Элен стала бы настоящей женой Эдуарда, принадлежащей ему телом и душой, связанной с ним навсегда, приводило ее в трепет. Но, отдав ему навеки свою душу, Элен обрела бы постоянную причину для горькой муки, зная, что ее любовь не находит ответа и что отныне она всегда обречена гадать, с кем он проводит свободное от нее время…
