— Поразительно! — тихо произнес Филипп.
— Да нет, просто именно так и живут люди в отдаленных местах. Мы даем друг другу то, что имеем. Я могу отдавать им свое время, свое внимание, свою заботу. А они… они же… ну, это как в большой семье, — задумчиво сказала Нэнси. — Однако… — Гостья плотно сжала губы и сосредоточенно начала совсем некстати отделять маленькие креветки от больших.
— Однако, — быстро повторил Филипп, — вас что-то смущает?
Когда Нэнси взглянула на него, грусть на ее лице сменилась теплой улыбкой, потому что собеседника, по-видимому, ее рассказ искренне заинтересовал и растрогал. И тут женщина почувствовала, что у нее появилась надежда. Этот человек все поймет, если только удастся ему объяснить, что для нее значит — обрести свою семью. Но найти для этого нужные слова ей было очень трудно. Надо все обдумать. Филипп терпеливо ждал, словно сам знал, как нелегко бывает объясниться.
Нэнси отодвинула тарелку и глубоко вздохнула.
— Все началось еще тогда, когда я работала в паромной компании, — неуверенно начала она. — Я занималась бронированием билетов во Францию. Все время сидела в помещении. Питер… — Англичанка потянулась за бокалом, подкрепила себя вином и, ничего перед собой не видя, уставилась в темную пустоту. Питер всегда был таким добрым! Таким внимательным! Разве может ей когда-нибудь встретиться мужчина, который бы так же прекрасно к ней относился?
— Питер… — подсказал Филипп.
— Да, это мой муж. Тогда он еще был жив, — вздохнула Нэнси. — Он знал, что, работая в помещении, я чувствую себя как в клетке. Мы каждый выходной проводили за городом, вместе объездили всю округу, наслаждаясь сельскими пейзажами, и устраивали пикники, даже когда шел дождь. А когда он… умер и я потеряла работу в билетной кассе, у меня стало много свободного времени. И я получила свою нынешнюю должность. Мне надо было ездить по маршрутам, буквально изъезженным нами с мужем…
— И вы постоянно вспоминали дни, когда вместе с ним проводили выходные. И эти воспоминания причиняли огромную боль, — мягко прервал Филипп.
— Именно так! — Нэнси поразилась, что он так просто закончил ее мысль. Подняв к нему грустное лицо, она не смогла сдержать слез. Когда же сквозь их пелену увидела, что Филипп ей искренне сочувствует, губы ее сжались от отчаяния. — Я люблю свою службу, но мне тяжко совершать эти поездки по знакомым дорогам, — проговорила она. — Каждый поворот, каждая тропинка вызывает бесчисленные воспоминания. Мы тогда так хорошо изучили окрестности.
— Да, дилемма. Вам очень трудно. И сладко, и горько.
Что-то в душе Нэнси притягивало ее к Филиппу. Он способен сочувствовать, он все понимает… Между ними явно существует какая-то непередаваемая словами связь. Женщина не знала, как это назвать, она понимала только одно — ей хочется довериться этому мужчине. И тем не менее откуда ему знать, что это значит — потерять близкого человека и потому думать о нем каждый день, каждую ночь?
— Я об этом никогда раньше не говорила, — вдруг призналась Нэнси. — Я не говорю о Питере, потому что это очень больно. Понимаете, мы были так счастливы!
— Нисколько не сомневаюсь! Расскажите о муже, — осторожно попросил Филипп. — Мне хочется о нем знать, а вам, думаю, все же приятно о нем вспоминать. Это неплохая мысль, Нэнси.
— Возможно! — Гостья уставилась на креветки, а потом выложила из них букву «П». Сама удивившись, она из-под ресниц взглянула на собеседника. На его лице было явное одобрение. И в искупление вины она съела ножку у буквы «П», решив раскрыть перед сыном Жильбера ди Клементе свою душу, как задумала, не получив возможности встретиться с самим отцом.
— Расскажите, как вы познакомились, — попросил он.
— Мы с ним вместе были в одном детском доме. Вместе играли, подружились, утешали друг друга, если нас обижали. И незаметно полюбили друг друга. Поженились мы в день моего рождения, когда мне исполнилось восемнадцать. Он для меня был единственной моей семьей, Филипп. — Теперь уж наверняка этот лощеный отпрыск французских латифундистов поймет, почему она так жаждет обрести семью. Нэнси задумчиво сидела за столом, не видя перед собой ни хрусталя, ни серебра.
Ладонь Филиппа легла на ее руку, согревая своим теплом.
— Как он умер?
С тех пор, как это случилось, прошло столько времени, но и сейчас в памяти, как в зеркале, все отразилось так явственно. Происшедшее выглядит черным, жестоким, холодным и несправедливым, как тот ужасный день, когда она сидела у себя дома и молча смотрела на полицейскую даму и на обезумевшего начальника Питера.
Нэнси разрыдалась. Ладонь Филиппа плотнее сжала ей руку, нежно поглаживая ее кончиками пальцев.
— Ничего, ничего, — сочувственно проговорил он. — Лучше не плачьте, а выговоритесь. Думаю, это поможет. Все излечит время.
Нэнси молча кивнула и через минуту-другую почувствовала, что может снова говорить.
— Это случилось у него на работе, — уняв рыдания, прошептала она. — Он работал в электрокомпании, и произошла авария…
Филипп замер. Его загар словно посветлел, на печальном лице резко выделялись темно-синие глаза.
— Это было ужасно… такое потрясение, — продолжала Нэнси. — Понимаете, я этого не могу забыть. И… — Она прикусила губу. — Господи, во что превратилось его тело — все скрючилось, сжалось…
— Бедная Нэнси! — хрипло произнес Филипп. — Мне вас очень жаль.
— Я его любила, — всхлипнула женщина. — Я и сейчас его люблю!
— Понимаю. Я все понимаю! — Филипп почти задыхался.
— Как вам это понять? — прошептала Нэнси. — Никому этого не понять. Никто не знает, что это такое…
— Я знаю, — твердо произнес мужчина. — Я испытал нечто похожее. Когда сгорел мой дом.
Женщина медленно подняла голову. Сквозь пелену слез она увидела на лице Филиппа отпечаток большого горя, заметила пустоту в его глазах и поняла, что он тоже пережил трагедию, не меньшую, чем она. Это их и объединяло. Нэнси ощущала это так же сильно, как если бы их связывала любовь, сближая души.
— В доме погиб кто-то очень любимый вами! — догадалась она.
— Моя жена, — еле слышно промолвил Филипп. — Жена и малыш-сын. Они погибли при пожаре дома. А пожар этот устроил Жильбер.
По лицу Нэнси бежали слезы.
— О, Филипп, — простонала она, и теперь уже сама взяла обе его руки в свои. Больше ничего она сделать не могла. В горле застрял комок горьких слез. — Вот почему вы ненавидите своего отца.
— Тогда я почти помешался. Набросился на отца, тот вызвал полицию и меня забрали. Понимаете, я так их любил — и жену и сынишку. Больше жизни! — Слова вырвались из его груди с тяжелым вздохом.
