— Тебе удалось разжалобить доброе сердце Максимилиана, и ты решила, что он готов на все?! — презрительно бросил Филипп. — Но я вовсе не идиот. Сначала нежная дружба, вслед за этим довольно экстравагантная трата денег, а затем ты, несомненно, написала Максимилиану и поделилась с ним, что оказалась в сложном финансовом положении…
— Нет… нет, это какое-то безумие! — С каждой секундой отчаяние все больше овладевало Одри.
— А затем, наверное, Максимилиан ответил тебе, что очень хотел бы помочь, но, поскольку десять лет назад его деньги были присвоены нечистым на руку бухгалтером, материально он полностью зависит от меня!
— Я ничего подобного не сделала бы. Мне бы и в голову не пришло беспокоить Максимилиана своими проблемами! Вы ненавидите людей, Филипп. Вы всегда видите в них только плохое, а хорошее — никогда!
— О, я не обвиняю тебя впрямую, но уверен, что в какой-то момент ты наверняка пыталась выпутаться из трудного положения, обратившись за деньгами к Максимилиану.
— Тогда, возможно, вам следует попросить его показать мои письма, — предложила Одри, прилагая массу усилий, чтобы держать себя в руках. — И, возможно, вам следует лучше разобраться в имеющихся у вас фактах.
— Интересно, где же это я допустил ошибку? — сухо спросил Филипп.
— Вечеринки устраивала моя сестра…
— У тебя нет сестры, да и вообще ни одного оставшегося в живых родственника.
— Я говорю о своей сводной сестре, Стелле Лэмберт. Она артистка мюзик-холла. Квартира ее. Когда я переехала в Лондон, то жила с ней, а поскольку Стелла часто отсутствовала, она открыла совместный банковский счет, чтобы я могла расплачиваться по счетам. А потом все пошло наперекосяк…
— Стелла Лэмберт? — переспросил Филипп, сделав ударение на фамилии, и удивленно посмотрел на Одри.
Она не придала значения его недоумению и поспешила продолжить рассказ. Может, Филипп, выслушав, изменит свое мнение о ней, перестанет подозревать во всех смертных грехах.
— Стелла решила уехать в Голливуд и стать кинозвездой, она до сих пор в Америке, правда, я не знаю ее адреса… Ну так вот, заместитель управляющего банком оказался очень милым человеком… — И Одри начала сбивчиво рассказывать об их общем со Стеллой счете и о том, как часто делала заказы на товары и услуги от имени сестры.
— Если ты не лжешь, то Дебора Денисон должна была знать, что заказчицей являлась Стелла.
— Конечно, она знала, — устало подтвердила Одри. — Но когда мисс Денисон поняла, что Стелла покинула Великобританию, она не на шутку разозлилась. И, думаю, не поверила мне, когда я сказала, что у меня нет адреса Стеллы.
— Возможно. Я могу все это проверить. — Предупреждение Филиппа почему-то прозвучало не очень убедительно, словно он уже решил для себя, что Одри говорит правду.
— Проверяйте. Мне скрывать нечего.
Филипп задал еще несколько вопросов и с каждым ответом мрачнел все больше.
— Беру назад свои слова насчет твоих умственных способностей. Ты понятия не имеешь ни о том, как приспосабливаться, ни о здравом смысле.
— Вы не понимаете! Стелла ужасно расстроилась из-за всего этого, но тогда она здорово потратилась на переезд, и денег у нее не было. Если бы вы только знали, как достойно она себя вела, когда болела ее мать, моя мачеха…
— Она болела? — Филипп почему-то удивился.
— Стелла вела себя выше всяческих похвал, и я ей за это очень благодарна. Она действительно очень хорошая — немного легкомысленная, но очень добрая и не жалеет денег… когда они у нее есть, — не очень уверено добавила Одри.
— Добрая… не жалеет денег… — переходя почему-то на шепот, задумчиво повторил Филипп.
Одри, испугавшись, что в своих откровениях зашла слишком далеко, насторожилась, тем более что на лице Филиппа появилось столь несвойственное ему выражение восхищения, к которому, впрочем, примешивалось недоверие.
— Полагаю, ты очень любишь Стеллу?
Одри утвердительно кивнула. Скептицизм Филиппа не остался ею незамеченным, но в отличие от него она принимала людей такими, какие они есть. Поступки Стеллы отнюдь не приуменьшили доброго отношения Одри к сводной сестре.
— Ты долго ухаживала за мачехой? — Выслушав подробный ответ, Филипп мрачно заметил: — Довольно большой отрезок твоей жизни.
— Но я вовсе не жалею.
— Я должен извиниться перед тобой, — твердо сказал Филипп.
— Это не столь важно. Ничего иного, кроме всяких гадостей обо мне, вы и подумать не могли. Просто ваш мозг так устроен, — великодушно произнесла Одри. — Вам удалось найти Максимилиана?
— Нет… насколько я понял, он блуждает где-то по окрестностям. — На лице Филиппа явно отражалось беспокойство.
Одри решила, что сейчас самый подходящий момент вернуться к щекотливому вопросу о проживании в одной комнате.
— Филипп, мне кажется, что Максимилиану вовсе не понравится, если, вернувшись домой, он обнаружит нас ночующими в одной спальне…
— Не смеши меня! — Филипп беспечно отмахнулся. — Мы не в Средние века живем.
— Максимилиан как глубоко верующий человек придерживается весьма строгих взглядов, — мягко заметила Одри, понимая, что Филиппу наверняка это хорошо известно. — Я не сомневаюсь, что он придет в ужас, узнав, что мы остановились в одной комнате.
Филипп раздраженно посмотрел на нее.
— Ты и понятия не имеешь, о чем говоришь. Максимилиана никогда не интересовала моя личная жизнь.
Одри знала, что укрепившаяся за Филиппом репутация повесы всегда доставляла Максимилиану массу беспокойств, но он, видимо, так и не осмелился признаться в этом крестнику. Действительно, трудно представить, чтобы Максимилиан, благоговевший перед Филиппом, мог в чем-то его упрекать.
Филипп вновь взял телефонную трубку, давая попять, что разговор окончен.
— Мне все же не совсем удобно находиться с вами в одной спальне, Филипп, — набравшись храбрости, продолжала упорствовать Одри, внутренне содрогаясь от перспективы провести с ним ночь даже в одной комнате, не говоря уж об одной постели.
— Перестань, Одри. Я лучше тебя знаю Максимилиана. Представь, что на моем месте Келвин, — предложил Филипп, хитро подмигнув.
Испросив разрешения взять что-нибудь почитать, Одри, почти не глядя, схватила с ближайшей полки книгу и покинула кабинет. Вернувшись в спальню, она устремилась в превосходно отделанную ванную комнату и, сбросив с себя одежду, сразу встала под душ.
Да что это я о себе возомнила? — уговаривала себя Одри. Филиппу и в голову не придет посягать на мою честь! Мы будем спать с разных сторон этой широкой кровати, места предостаточно, так что, проявив взаимное уважение и рассудительность, нам удастся избежать затруднений.
