не тишина – покой. Такой покой разве что только в храме бывает. И воздух особенный, живой, светлый… Словно и не дышишь им, а он сам в человека льется.
Вздохнула женщина и шепчет:
– Чудно-то как, Господи!..
А ведь, поди, и в самом деле чудно. Посмотришь на озеро – поневоле улыбнешься, а чему улыбнешься и не знаешь.
Время прошло – тронулись дальше. А дальше – лог… Старые ивы на взгорье накренились, словно дорогу рассматривают: кто там, мол, едет? Было солнышко – и нет его. Тень вокруг, сырость… Старыми грибами пахнет.
А лог все ниже, все темнее… Сучок треснет – поневоле вздрогнешь, ветерком сзади потянет – оглянешься. Ивы наверху с солнцем играют: упадет на землю лучик, а там, за ним, опять темнота прячется. На пенек какой-нибудь взглянешь и уже, кажется, словно чьи-то глаза на тебя таращатся.
Пассажирка смеется:
– Как в сказке, дедушка!
А что ж?.. Может и в самом деле как в сказке. Лог, поди, большой, а человек в нем маленький. Только сказочный страх – он легкий, сердца не ранит… Когда человек сам себе маленьким кажется, сказка его и хранит своими добрыми чудесами.
Через лог перебрались, – на шоссе опять машина стоит. Мужик колесо меняет. Оглянулся он, на пассажирку деда Тимофея глазами зыркнул. Ни слова не сказал – опять в работу уткнулся.
А дед Тимофей на всякий случай ход сбавил. Мало ли, мол, что?.. Вдруг людям ссорится надоело?
Когда рядом проезжали, мужик ворчит себе под нос:
– Все бабы такие! Что в лоб, что по лбу…
Женщина покраснела и кричит:
– А ты!.. Осел ты, вот ты кто!
Мужик кричит:
– К чертовой матери, развод!.. Завтра же.
Женщина кричит:
– Испугал!.. Катись отсюда!
Дед думает: нет, нужно снова ходу прибавить. А то подерутся еще. Отъехали подальше.
Женщина себе под нос ворчит:
– Вот не прощу и все!.. Никогда не прощу.
Дед думает: вот народ, а?.. И чего им только не хватает? Все бегут куда-то, торопятся. Куда и зачем?.. А затем, что по прямой линии норовят они по жизни проскользнуть. Мол, кратчайшее расстояние между двумя точками есть расстояние, которое на глазок прикинуть можно. А, значит, и рассчитать не сложно: от точки до точки. Для себя рассчитать, не для других…
Минут через двадцать вильнула старая дорога в сторону, потом в другую… По крохотному мостку через речушку перебрались. Дед Тимофей этот мосток любит. Скрипит он забавно: кгыр-р-р, а ударит колесо по дереву, мосток сразу в ответ – да. И снова – кгрыр-р-р, да!.. Со всем соглашается старый мосток, видно не мало на своем веку перетерпел, немало повидал.
Дальше – поле… Трава по пояс, хоть купайся в ней. Спрыгнула с телеги женщина, за ромашками потянулась. Венок сплела, но сразу видно, слишком нервные у нее пальцы, слишком торопливые. Одна ромашка под колесо телеги упала, потом другая. А она словно их и не видит, о своем думает. Что ж, ромашек в поле много, больше, чем мыслей у человека в голове.
Снова свернула старая дорога… А на шоссе опять машина стоит.
Мужик издалека кричит:
– Последний раз говорю, садись в машину!
Женщина венок на голову одела и кричит:
– Ни за что!..
И главное так громко, что у деда Тимофея в ухе зачесалось.
Мужик свое:
– Да пойми же ты, в конце концов!..
Женщина своим обрывает:
– Надоело понимать, на-до-ело!
Березовая рощица началась. Дождь недавно прошел и вот загадка: в логу все ж таки суховато было, а в роще – лужа за лужей. Самая худшая и разбитая часть дороги – как раз в конце рощицы. Так телегу качает, только успевай за бидонами да пассажиркой присматривать.
Но кончилась рощица. Солнышко в глаза брызнуло… Возле одинокой старой березы остановились лошади. Оглянулась обе и на деда смотрят: мол, что делать будем, хозяин?
А дед Тимофей мужика под березкой сначала и не заметил: тот сидит, скорчился и за руку держится. Слез дед с телеги. Сзади женщина шею тянет, высматривает, что там?.. Почему стоим?
Мужик поморщился и говорит:
– Слышь, Наташка.
Женщина испуганно:
– Что?!
Мужик от боли зубами скрипнул и говорит:
– Разбил я машину… Там на шоссе разбил.
Вскрикнула женщина, к мужу бросилась… Осмотрела его. А у самой слезы по щекам – в два ручья.
– Коленька, милый, – шепчет, – как же ты так, а?!
Мужик говорит:
– А я что?.. Я ничего. Рука вот только…
Женщина сквозь слезы шепчет:
– Болит, да?
Мужик стонет:
– Да не рука у меня болит, а… Господи, что же я с такой дурой связался?!
Женщина говорит:
– А сам?!..
Ну-у-у, думает дед Тимофей, тут уж не до разговоров.
Кашлянул он в кулак и говорит женщине:
– На телегу усадить вашего мужа нужно. Райцентр уже близко.
Засуетилась женщина. Кое-как усадили мужика на телегу.
Женщина просит:
– Дедушка, побыстрее, пожалуйста!
Дед думает: теперь по шоссе нужно ехать, теперь время дорого. Разогнал дед Тимофей свою пару вороных, только ветер в ушах засвистел. Домчались быстро, прямо к поликлинике дед своих пассажиров подвез.
Спрыгнул мужик с телеги – охнул, присел от боли… Но на жену оперся – справился с болью, устоял-таки. Медсестра выбежала. Вот так вдвоем и повели они мужика вверх по порожкам к докторам…
Только к полудню сдал дед Тимофей свой товар на молокозавод. Ух, и бюрократия там у них, честное слово!
На обратном пути, смотрит дед Тимофей, на автобусной остановке знакомая парочка сидит: мужик с перевязанной рукой и пассажирка-красавица рядышком. Оба уставшие, даже испуганные какие-то и не ругаются больше. Только друг на дружку посматривают, молчат и вроде как улыбаются. Почти незаметно, одними глазами улыбаются, но, главное, что не злятся уже… Не кричат.
Дед Тимофей тоже улыбнулся и думает про себя: а вот если бы не я, тогда чтобы у этих двух получилось, а?.. Ничего путного, наверное. Потому что жизнь это вам, граждане, не кратчайшее расстояние между «А» и «Б».
«Хотя с другой стороны, я-то что?.. – рассуждает дальше дед Тимофей. – Пожалуй, даже и ничего. Просто я молоко в райцентр вез вот и все».
Снова улыбнулся дед, затылок почесал… Нет-нет, не простая все-таки эта штука – человеческая жизнь. Вот попробуй, разбери, есть у нее судьба или нет? Ни одна наука этого не знает. Но если есть, то хорошо быть для кого-то судьбой в этой жизни, пусть случайной, пусть мимолетной, пусть почти незаметной… Но, главное, – терпимой и по-божески доброй.
Чистое сердце
1.
Вероника была готова расплакаться.
– Доктор, пожалуйста, поверьте, если бы я
