Ознакомительная версия.
Я тогда и представить не могла, что всего через восемь лет произойдут события, чудом не разлучившие нас с мамой прежде, чем истекут отмеренные нам на земную жизнь сроки…
Мне исполнилось шестнадцать, я только что закончила девятый класс. Впереди было целое лето, а потом еще год в школе, потом выпускные экзамены, за ними экзамены вступительные, в общем, сплошная нервотрепка. Помню, мама очень хотела поехать со мной куда-нибудь в теплые края, но на работе ей никак не давали отпуск. Работала она в издательстве, которое выпускало с десяток журналов с одним названием, но с разной спецификой. Например, «Калейдоскоп-астрал» сообщал о пришельцах, барабашках и прочей нечести, «Калейдоскоп-интим» — об отношениях мужчин и женщин, «Калейдоскоп-жизнь» — о бандитах, кооператорах и политиках. Мама могла писать на любую тему, издательство считало ее чрезвычайно ценным кадром.
А я совсем не жалела о том, что застряла в городе. Еще в середине учебного года я записалась в секцию альпинизма и скалолазания. Горы увлекали меня не слишком, куда интересней оказалась новая компания. Летом мы тренировались каждый день, а после тренировок ходили в кино или в парк, а чаще всего к кому-нибудь в гости. На середину июля были запланированы выезды в Карелию. Ну чем плохое лето?
Лишь одно обстоятельство огорчало меня и беспокоило. С первых дней в секции на меня положил глаз один из старичков-разрядников. То есть, конечно, это был молодой парень лет двадцати пяти, но мне, школьнице, он казался взрослым, бывалым. Я гордилась его таким явным ко мне интересом и отдавала себе отчет в том, что без этого интереса так и осталась бы девчонкой-новичком, которая тренируется в группе начинающих. Андрей же ввел меня в костяк секции. Меня стали брать на выезды, где старички, собравшись у костра, пели бардовские песни и говорили о своих важных взрослых делах. Ко мне обращались как к равной, как ко взрослой.
Только вот в чем была проблема: когда Андрей брал меня за руку, меня начинало немного мутить. Ладони у него всегда были влажные и холодные, сжимал он мои бедные пальчики, словно тисками, песни и разговоры мгновенно теряли для меня всякую привлекательность. Я начинала крутиться, как уж на сковородке, пытаясь освободиться. А ближе к ночи вообще старалась убежать и спрятаться, потому что боялась, что ребята из лучших побуждений определят нас с Андрюхой в одну палатку.
В начале августа Андрей позвал всех старичков на свой день рождения. Из новеньких членов секции пригласили только меня и двух моих подружек. Девчонки были просто в восторге, я — так себе. Умом мне хотелось пойти, но тело ломало так, будто я заболела гриппом.
Моя мама всегда все замечала, но не спешила высказываться. На этот раз я так явно маялась, что мама наконец оторвалась от пишущей машинки и задала мне вопрос:
— Ну и чего ты страдаешь?
— Мама, — торжественно начала я. — Я хочу посоветоваться. За мной ухаживает один мальчик, то есть мужчина…
Лицо у мамы как-то затвердело, в глазах появилась тревога.
— …но он мне совсем не нравится. Можно даже сказать, что он мне немножечко противен.
Тонкие мамины брови скрылись под завитками на лбу. Но тревога из глаз не исчезла.
— Он пригласил меня на свой день рождения. И я просто не знаю, что…
— Не ходить, — отчеканила мама.
— Но это как-то неудобно, — заволновалась я. — Он пригласил Риту и Нинку только ради меня, и, если я не пойду, девочки тоже не решатся. А потом, он достал мне снаряжение, просто подарил, и все, а теперь вот я не пойду…
— Что-то я не понимаю, — перебила меня мама. — Неужели какое-то снаряжение или даже твои подружки для тебя важнее твоей собственной судьбы?
— А что моя судьба? — изумилась я и даже пожалела, что затеяла этот дурацкий разговор. — Что такого со мной может произойти? Он же ничего такого мне не сделает…
— Очень на это надеюсь, — усмехнулась мама. — Но не забывай, что на праздниках принято пить горячительные напитки. Я также надеюсь, что у тебя хватит ума себя контролировать. Но знаешь, как сказал Лермонтов: все решает первое прикосновение. Ты можешь ослабить контроль, а он подойдет, обнимет тебя, поцелует, и ты вообразишь, что это и есть твой прекрасный принц. Но через какое-то время страсть пройдет, а неприязнь никуда не денется. И ты возненавидишь тот день рождения, и своих подружек, и свою секцию. Но к тому времени ты окажешься замужем за этим человеком и вдобавок — станешь матерью его детей. Вот что я могу сказать тебе по этому вопросу.
Мама снова с головой ушла в работу. А я осталась сидеть на диване, меня даже трясло от возмущения. Да как такое может быть, чтобы от одного прикосновения я вдруг полюбила Андрюху с его унылым лицом и влажными руками?! Лучше умереть! Может, и есть такие амебные натуры, которые могут растаять от прикосновения того, кто им противен. Но я к таким, слава богу, никаким боком не отношусь!
Минут через пять я поймала себя на том, что на языке вертится вопрос, не имеющий к данной теме никакого отношения. Это был вопрос о моем отце. Может, потому мама не говорит о нем, что у нее все так и получилось? Был неприятен, потом вроде полюбила, а потом вообще возненавидела? Но ведь мама родила меня совсем не в юном возрасте, взрослые люди не совершают подобных ошибок. Или совершают?
Об отце я спросила один-единственный раз, когда мне было лет девять или десять. Я долго думала, как задать вопрос, и получилось у меня следующее:
— Мамочка, как ты думаешь, мой… отец, он сейчас живет в нашем городе?
Слово «отец» я произнесла с заминкой, таким непривычным оно для меня было. Кажется, до того случая я ни разу не сказала его вслух. Про себя же — миллионы раз.
Мама накрывала в тот момент на стол, она коротко глянула на меня и ответила еще короче:
— Я не знаю.
Но я уже осмелела и поспешила со следующим вопросом:
— А… кто он вообще?
— Тебе назвать фамилию? — ровным голосом осведомилась мама. — Она тебе ничего не скажет. Так что не забивай себе голову.
— Но, мамочка, — заныла я.
— И имей в виду на будущее: всякий раз, когда ты будешь спрашивать меня об отце, я стану подозревать тебя в предательстве, — невозмутимо закончила мама и опустила на стол кастрюлю с борщом.
Я просто обалдела от таких слов:
— Почему в предательстве?
— Я буду думать, что жизнь со мной перестала тебя устраивать и ты начинаешь поиск новых вариантов. Иначе как еще объяснить, что тебя волнует имя человека, которого ты никогда в жизни не видела.
Иногда мама бывала просто невыносима. Когда у нее делалось вот такое отстраненное лицо, мне хотелось рыдать. Хорошо хоть, она была отходчива, и стоило заговорить о чем-то другом, мама будто оттаивала и становилась родной и веселой. Снова можно было общаться с ней, как с самой близкой подружкой, дурачиться и хохотать до слез. Но в этом таилась и некоторая хитрость: никогда не удавалось поговорить с ней о том, о чем она говорить не хотела.
Ознакомительная версия.
