— По-ня-тно! — ехидно растягивая каждый слог, произнесла Луиза. — Наша принцесса с первого взгляда втюрилась в того потрепанного матроса на палубе.
Эти слова привели Джину в чувство. Она влюбилась? Этого не может быть! О ее недоступности только что не слагались анекдоты! А что, если и вправду? Как же иначе объяснить то странное чувство, которое вдруг переполнило ее душу? Откуда это волнение? Почему так сильно бьется сердце, а кровь, кажется, вот-вот закипит? Никогда с ней такого раньше не случалось! Неужели?.. Неужели это любовь?!
— Очнись, Джина! — шепнула ей на ухо Кэтлин. — Смотри, у Филиппа такой вид, будто его сейчас хватит удар. Зачем наживать себе неприятности?
Джина оглянулась и увидела, что рядом с ней только ее подруга, вся же остальная группа уже поднялась на палубу и ждала их, проявляя при этом явное нетерпение, если не раздражение.
Она, с трудом заставив себя двинуться с места, пошла к трапу. Джина знала, что все на нее смотрят, но при этом чувствовала лишь одну пару глаз…
Чья-то рука помогла ей подняться по ступенькам сходен. Девушка не видела, кто ее предложил, но по электрической искре, пробежавшей по всему телу от этого прикосновения, поняла, что это был он. Джина подняла голову и вновь погрузилась в его глаза — такие бездонные и такие зовущие…
— Добро пожаловать на борт! — услышала она голос, прозвучавший не совсем естественно. Остатки самообладания мгновенно покинули девушку. На лице задрожала неуверенная улыбка, а ее голубые глаза вопросительно смотрели в его карие, пытаясь прочесть в них ответ.
— Спасибо… — только и сумела сказать Джина, сделав стоивший ей огромных усилий шаг в сторону. И тут же услышала за спиной голосок гримерши:
— Привет! Меня зовут Кэтлин. А если вас интересует эта девушка, то ее имя — Джина.
— Очень рад, Кэт, — уже спокойнее ответил незнакомец. — А меня зовут Рей. Рей Хэмилтон.
Рей! Какой музыкой прозвучало для Джины это имя. Оно, бесспорно, очень шло ему. Рей… Она уже мечтала. И впервые в своей жизни пропустила подготовку к подъему парусов, за которой всегда любила наблюдать. Мечты заслонили все. А в центре этого мира грез был человек по имени Рей. Они не заговаривали друг с другом, но Джина постоянно чувствовала его присутствие. Она, как бы настроилась на его волну и могла безошибочно определить, в какой части судна он находится в любую минуту.
Когда начались съемки, девушка долго не могла сосредоточиться. Но поскольку на лице Филиппа она ни разу не заметила раздражения, то решила, что сыграла отведенную ей роль вполне прилично. И все же, как трудно было смотреть в кинокамеру, когда глаза против воли искали совсем другой предмет…
Наконец все закончилось. Наступил вечер, и надо было ехать в гостиницу. Но, как трудно расстаться с этой яхтой! Джине казалось, что она оставляет здесь половину своего сердца…
Войдя в свой номер, она зажгла свет, села перед зеркалом и… не узнала себя. Вроде бы все осталось прежним. Но глаза горели каким-то неведомым, почти безумным огнем, а по лицу алым цветом разлился лихорадочный румянец.
Посидев еще немного перед зеркалом, Джина приняла душ, вымыла голову и, надев длинное легкое платье, села у окна. Чем занять себя? Конечно, можно было пойти в ресторан. Но она и так позволила себе еще утром съесть слишком много, а эпикурейство несовместимо с ее ремеслом. К тому же Джина вовсе не чувствовала себя голодной. Ее мучило совершенно другое желание, вернее, давал себя знать инстинкт, столь же древний, как и само человечество. И когда солнце начало садиться, она взяла сумочку, накинула на плечи газовый шарф и вышла на улицу.
В порту все еще было многолюдно. По мере приближения к пирсу для яхт и рыболовецких шхун толпа начинала редеть. Видимо, многие уже ушли в город или расползлись по портовым ресторанам. При мысли, что и Рея может не оказаться на яхте, у Джины перехватило дыхание. Однако когда она подошла ближе, то с облегчением увидела свет в иллюминаторе каюты. Девушка решительно направилась к трапу. В этот момент дверь каюты открылась и на пороге появился Хэмилтон. Не говоря ни слова, он протянул ей руку и помог подняться на палубу.
Несколько мгновений они молча смотрели друг на друга. Потом Рей улыбнулся, поправил свободной рукой свои растрепанные волосы и сказал:
— Я знал, что вы непременно придете.
— И не ошиблись, — глубоко вздохнув, ответила Джина.
Она продолжала смотреть на Рея, а он все не отпускал ее руку и изучал лицо девушки, как будто хотел запомнить его навсегда.
— Кто вы, Джина? — робко спросил он.
— Я. Обыкновенная девушка.
— Догадываюсь, — чуть насмешливо согласился Рей и вдруг спросил — Вы не голодны?
Она отрицательно покачала головой и односложно ответила:
— Нет.
Его рука крепко сжала ее пальцы.
— Но я почему-то уверен, что от хорошей рыбы вы не откажетесь!
Только тут Джина заметила за его спиной накрытый стол, сервированный на двоих. Из камбуза же тянуло чем-то очень вкусным.
— Спасибо, — с некоторым удивлением ответила она. — Рыбу я действительно очень люблю.
— Так я и думал! Тогда садитесь за стол и чувствуйте себя как дома. И подождите пару минут!
— Вам помочь?
— Не надо. Только, умоляю, не убегайте!
Рей исчез в люке камбуза. Джина посмотрела ему вслед и задумалась. Нет, она никуда не убежит. Просто не сможет этого сделать…
Весь вечер, пока они отдавали должное приготовленному Реем ужину, обоим казалось, что весь остальной мир перестал существовать. После нескольких бокалов игристого вина он протянул через стол руку и сплел ее пальцы со своими. Джина неожиданно вздохнула:
— Мы уже так давно разговариваем, а я до сих пор не знаю, есть ли у вас мать?
— Была. Но мои родители давно уже умерли. Мне тридцать три года. Сестер и братьев нет. Чтобы как-то заработать на жизнь, приходится возиться вот с такими яхтами — чинить их, красить, катать публику. Вот так-то! Ну, а теперь рассказывайте о себе.
— Мне двадцать три года. Работаю фотомоделью в рекламной фирме. Отец умер. Есть младшие сестренка с братцем.
— Вашей матери пришлось одной воспитывать троих детей и заботиться о них?
— Да. Так и было, пока она не заболела. Но сколько в ней мужества и какая сила духа!
Джина не хотела, чтобы Рей подробно расспрашивал ее о матери. Маргарет Кинг была очень гордой, терпеть не могла жалости и не разрешала дочери распространяться о своей болезни посторонним. Собеседник, видимо, почувствовал, что не следует продолжать этот разговор, и только сказал:
— Мне хотелось бы когда-нибудь познакомиться с ней.
