Видимо, однажды коитус оказался недостаточно прерванным. Я забеременела, бросила школу, и мы поженились.
В дверь позвонили. Это Давид. Как всегда, когда я его видела, на секунду у меня замирало сердце. В этот момент я чувствовала себя одной из тех женщин, что год за годом наблюдают за своим любимым киногероем. В результате он кажется им таким близким, как будто они дотрагиваются до него, говорят с ним. При этом они, конечно, осознают, что лицо, которое они так любят, меняется с годами так же, как и их собственное, но надеются предотвратить это. Отец Давида был шведом, мать — немкой. От матери он унаследовал деловую хватку, а от отца — неподражаемо элегантную внешность и густые светлые волосы.
— С днем рождения, Марлена! — произнес он и преподнес мне белую розу.
Я улыбнулась. Такую же белую розу преподнес он мне в мой первый рабочий день в издательском доме Винтерборна. Я устроилась туда секретаршей и нашла в приемной эту розу на моем рабочем столе. Неужели это было четырнадцать лет назад?
Я откупорила шампанское.
— Что у вас с Каролой?
— Она подала на развод. Мы встретились вчера у адвоката. Я буду рад, если все наконец закончится, — он склонил голову ко мне на плечо — очень устало, как мне показалось.
— Ты жалеешь о работе в издательстве? — спросила я.
— Да. Конечно. Я вложил туда столько сил и энергии. И любви. — Он засмеялся. — Иногда мне кажется, что я и на Кароле женился из-за Георга. Прежде всего я был влюблен в своего свекра и в его издательство. — Он замолчал, и я опустила глаза, пытаясь избежать его взгляда. По нашей молчаливой договоренности мы не упоминали имени Георга. Было слишком больно говорить об этом.
— Карола назначила нового заведующего производственным отделом, — сообщила я.
— Я его знаю?
— Он из Гамбурга. Совсем молодой.
Давид горько улыбнулся:
— Молодой… А ты? Как у вас складываются отношения с Каролой?
— Она избегает меня, но в то же время нуждается во мне. У моего отдела прекрасные показатели.
Мы оба замолчали. Потом он произнес:
— В сорок восемь лет тяжело начинать все сначала. Но… — Его лицо просветлело. Он взял меня за руку. — Марлена, я получил прекрасное предложение. Из Стокгольма. Очень солидное, уважаемое издательство. Со следующего месяца могу приступать к работе.
Стокгольм… Я в недоумении уставилась на него.
Он еще крепче сжал мою руку:
— И ты поедешь со мной. Положишь Кароле на стол заявление об уходе и отправишься со мной в Швецию. Мы снимем дом… Я знаю, Стокгольм тебе понравится. — Потом он добавил, что будет лучше, если я не буду работать вместе с его бывшей женой, чтобы не напоминать постоянно себе и ей о случившемся.
Я встала и подошла к окну. Я жила в очень дорогой квартире с большой террасой-балконом, заставленной кадками с кустами и деревьями. Некоторые из них уже цвели. «Как просто убежать, — думала я. — Все бросить. Но способна ли я на это?»
— Но я ни слова не знаю по-шведски. Что же я буду делать в Стокгольме?
Давид улыбнулся:
— Заниматься домом, знакомиться с городом, заводить новых друзей — все, что захочешь! А когда мы с Каролой разведемся…
Он взглянул на меня. Солнце осветило его волосы. Две глубокие складки пролегли у его губ. Волосы поредели с годами, он стал носить очки.
— Это все так неожиданно, Давид. — Я была смущена. Почему я колеблюсь, когда цель так близка? Потому что я была влюблена в Георга? Но я когда-то любила и Бернхарда, и Никласа. Я вообще влюбчива.
Я не успела ответить, как в дверь опять позвонили. Потом в замке повернулся ключ.
— Это Андреа. — Я обняла Давида. — Мы поговорим обо всем завтра, согласен?
Я выбежала в прихожую. Андреа бросила сумку и прижалась ко мне:
— Ну что, мамуленька? Праздник удался?
Она отпустила меня, прошла в комнату, поздоровалась с Давидом и плюхнулась на кушетку.
Давид положил небольшой сверток на мой секретер.
— Посмотришь потом, — сказал он мне и собрался уходить.
Давид хотел оставить нас с Андреа вдвоем, он всегда бывал очень деликатным в таких ситуациях. Но у двери все же задержался:
— В следующем году, в день твоего рождения, мы сможем пожениться. Что ты об этом думаешь? — Он подмигнул Андреа, и она прыснула.
Я сразу почувствовала себя совершенно спокойной. Похоже, круг замкнулся. Давид больше не мой любовник, он почти что супруг. Я вдруг ощутила, насколько я вымоталась, как будто позади осталась долгая трудная дорога.
Чуть позже я стояла в ванной и красилась. Вошла Андреа. Она переоделась: платье, большие серьги-кольца в ушах, туфли без каблуков. Ее кожа на руках, на шее и груди была очень светлой: как все рыжеволосые, она избегала солнца.
Она присела на край ванны. Эта привычка сохранилась у нее с детства — сидеть на ванне, пока я привожу себя в порядок.
— Возьми розовую помаду, — говорила она мне. Или: — Еще чуть-чуть краски на веки. — И мы смеялись, две женщины, надевающие шапки-невидимки, отправляясь в путешествие по джунглям жизни.
— Мне нужно поговорить с тобой.
— Да? — Я попрыскалась духами.
— Я встречаюсь с одним человеком. Его зовут Томас. Он вскоре защищает диплом по химии.
— Прекрасно!
— Я беременна.
Наши глаза встретились в зеркале. Я понимала, что от меня что-то требуется в такой ситуации: назидательная речь, крик радости, материнская мягкость. Но во мне бушевала только ярость.
— Ну и?.. — спросила я сухо.
Андреа встала. Ее лицо покраснело:
— Мы поженимся.
— А твоя учеба?
— Придется бросить.
Я резко повернулась к ней:
— Ты что, с ума сошла?
Она закусила губы. Еще одна детская привычка. В такие моменты ей бесполезно было что-либо доказывать.
Мы молча прошли обратно в комнату. Я уселась, взяла бокал и отпила глоток шампанского. Бабушка, думала я, почему у тебя такие злые глаза?
— Хочешь шампанского? — спросила я.
Она кивнула.
Я попыталась взять себя в руки и взглянуть на вещи трезво. Конечно, это ее законное право— произвести на свет ребенка. Конечно, я рада, что рядом с ней будет милый, достойный человек. Я вполне могу поддержать ее материально, чтобы она могла учиться и одновременно содержать ребенка.
— Не волнуйся, мама. Мы с Томасом собираемся поддерживать страшно старомодные отношения.
Андреа объяснила, что Томас взял кредит на строительство дома. У него уже есть в перспективе рабочее место — в той самой фирме, которая финансировала его дипломную работу. Следовательно, он будет кормильцем, а она — домохозяйкой.
— Ах, вот как! — иронически заметила я. — Ты, оказывается, очень хочешь печь пироги, варить вишневый джем, подшивать гардины… Знакомая песня! А что ты станешь делать, если твой брак окажется неудачным? Или вдруг твой Томас попадет в катастрофу и останется инвалидом? Как ты тогда будешь зарабатывать на жизнь? Приготовлением вишневого джема?
